Владислав Крапивин - Кораблики, или Помоги мне в пути

— Что поправить, Пит? — шепотом спросил Юджин.

— Откуда я знаю… спроси его самого!

— Беда в том, что он почти не отвечает на вопросы. Связь практически односторонняя… Питвик, ты сказал о развитии одного начала… У меня сумасшедшая мысль…

— Ну, говори…

— Пит… Может быть, уже два Конуса? Один по-прежнему на «Игле», а другой на этом… полустанке…

— Непонятно, кто треснулся о планету, Конус или ты, — уныло отозвался я. И за этой унылостью спрятал новую тревогу. Она росла во мне, как вой сирены на приближающемся аварийном автомобиле. Юджин покорно вздохнул. Но сказал:

— А все-таки…

— Если один Конус по-прежнему на «Игле» и она цела, почему был сигнал о взрыве?

— Может быть, в момент этого… расчленения?

— А почему исчез туннель?

— Тоже из-за этого. Временно. А теперь не восстановить, аппаратура наполовину снята.

— Кретины.

— Ага… — Он посопел, как в десятилетнем возрасте.

— Слушай! А эти штуки-то! Катапульты! Они же связаны с Конусом напрямую! Ты сам говорил! Этот-то туннель должен работать, если Конус и правда цел!

— Да никуда эти фиговины не годятся! Безделушки. Я уже проверял… Смотри… — И он вытащил из-за пазухи похожую на часы-секундомер межпространственную катапульту. — Если бы работала, горел бы индикатор, а здесь — глухо… Ох, Питвик… А у тебя?

У меня внутри словно что-то обрушилось. Тяжко и бесшумно, как песочная башня. Я лихорадочно нащупал в брючном кармане тяжелый круглый секундомер. Выдернул.

В верхней части циферблата алая капелька сигнала пульсировала в такт моему сердцу.

Все встало на свои места. То, что Петька на «Розалине», теперь оказалось удачей. Не будет лишних терзаний, новых прощаний. Пусть привыкает к самостоятельной жизни. А когда вернется, отец Венедикт и Юджин позаботятся о нем. Если меня в это время не окажется на Земле.

Скорее всего, не окажется. По крайней мере, шансы на благополучное и своевременное возвращение были невелики. Кто знает, какая там планета? И какой у этого туннеля темпоральный индекс? И не расплавлюсь ли я в первый же момент под излучением чужого солнца? И не сожрет ли меня местный тираннозавр прямо на месте посадки Конуса? И не унесет ли меня катапульта куда-нибудь за сотни лет?

…Конечно, сперва Юджин истерически завопил, чтобы я и думать не смел о броске к Конусу. Если соответствующая комиссия и признает путешествие необходимым, то это дело не для старых толстых авантюристов. Есть молодые, сильные ребята, не ведающие, что такое остеохондроз, и специально подготовленные для выживания в экстремальных условиях.

Я обстоятельно, без многоточий, объяснил, в какое место должен идти Юджин вместе с соответствующей комиссией и специально подготовленными ребятами.

— Пойми, что самый полный контакт с Конусом был именно у меня. Недаром этот дурак и сейчас вспоминает обо мне.

— Но туда должны идти те, кто виноват! Кто раньше срока начал размонтировать базу!

— Балда! — сказал я злорадно. — Тут надо думать не о моральных терзаниях, а о пользе дела.

— Я и думаю… Господин Викулов! Я, как командир базы, предписываю вам безотлагательно прибыть в Византийск и сдать катапульту. Это казенное имущество!

— Командир ты… у разбитого корыта. Вот тебе! — и я поднес к объективу приемника дулю. В Византийске перед Юджином она сделалась величиной с арбуз и заполнила стереоэкран (я подумал об этом с удовольствием).

Юджин сморщился, будто нюхнул уксуса. И попросил жалобно:

— Питвик, не делай глупостей.

— Я и не собираюсь. Наоборот, это будет самое умное. Логическое завершение всего. Видишь, Юк, я ошибся, думая, что моя миссия давно закончена. На самом деле я был чуть ли не дезертиром. Хвала судьбе, она сама вернула меня на прежние рельсы. Уж теперь-то я пойду до конца.

— О Петьке подумай!! — взревел он.

— Я думаю. Слава Богу, его сейчас рядом нет. А вернется — ты его больше не оставишь. Верно?

Юджин не воспринял упрека. Он боялся за меня, и это было главное.

— Пит, ты выжил из ума! Это авантюра небывалых размеров! Ты… проходимец межзвездного масштаба!

— Сопляк! Как ты разговариваешь со старшим! Я тебя трехлетнего учил штаны застегивать! Давно уши не драли? Он сказал опять жалобно и очень осторожно:

— Пит, давай будем серьезными.

— Давай, дружище… А чего ты боишься? Надавлю кнопку — и сразу там, у дядюшки Кона. Посмотрю, что и как… А если кругом некомфортно — вмиг обратный пуск…

Он только вздохнул.

— Конечно, мне нужен костюм индивидуальной защиты и ранец с минимальным жизнеобеспечением… Но если ты не дашь и будешь мешать, скажи лучше сразу…

— И что тогда? — безнадежно спросил Юджин.

— Тогда я прямо сейчас выйду во двор и… Место подходящее: с одной стороны дом, с другой забор. Прямо настоящий туннель… Щелк — и там. Обойдусь без снаряжения. Не думаю, что дядюшка Кон выбрал совсем уж поганую планету…

— Пит, надеюсь, ты не сделаешь этого, — сумрачно сказал Юджин.

— А ты дашь мне, что надо для броска?

— Где я только возьму костюм для такого толстого и нахального… специалиста по краже межпространственных катапульт.

— Сам подарил!

— Ладно, прилетай…

А что еще он мог сказать? Катапульта была у меня. Если что — палец на кнопку…

Мы договорились не пороть горячку. Я решил еще сутки провести в Старотополе. Малость успокоиться, попрощаться со всеми, побродить по знакомым местам. Придется ли еще когда-нибудь?..

А потом прилечу в Византийск и оттуда уж — к дяде Кону.

Вот ведь как повернулось дело! Кто бы мог подумать!..

«А ты ведь в глубине души хотел чего-то такого, — сказал я себе. — И даже ждал. Просто ожидание это пряталось позади тревог и забот о Петьке».

Теперь Петьке не так уж и нужны мои заботы. Не пропадет. Он растет, делается все тверже и умнее…

Он вообще с самого начала был умнее меня. Мудрее, смелее даже. Тринадцати лет нет пацану, а что такое долг — понял до конца. Потому и ушел с ребятами на «Розалине».

А может, и не только поэтому. Еще из-за привязанности к этим ребятам. К друзьям, с которыми делил все невзгоды на Пристанях… Впрочем, где граница между привязанностью и долгом? Одно помогает другому… Всегда ли помогает? Сейчас привязанность к Петьке как раз то единственное, что держит меня на Земле. Но я уйду. Потому что у него — свой путь, а у меня свой. И Петька не простит, если я сейчас откажусь от этого пути. Вот потому я уйду. Во многом — ради Петьки. Чтобы он потом, когда вырастет, поступил в подобном случае так же.