Михаил Ахманов - Бойцы Данвейта

– «Ланселот»! Ты меня слышишь, «Ланселот»?

– Да, Старший Защитник.

– Ударим в средний корпус. Надо вскрыть резервуар с антиматерией.

– Разумно, Защитник. В боковых корпусах только гравитационные двигатели и оружие.

– Я направлю корабль в жерло аннигилятора и катапультируюсь. Ты сделаешь остальное.

– Да, Защитник.

Громада крейсера стремительно надвигалась. Хронометр в голове Вальдеса отсчитывал последние мгновения.

– Ты отличный воин, «Ланселот». Я горжусь, что летал с тобой.

– Я тоже, Защитник. Ты спасаешь Хозяина. Пусть моя жизнь будет выкупом за твою.

Кресло скользнуло вниз, и тесные стены спас-капсулы сомкнулись вокруг Вальдеса. «Ланселот» швырнул его в пространство, клочья багрового облака и редкие звезды завертелись в стремительном хороводе, и ментальный импульс донес последнюю картину: серебряная стрелка бейри вонзается в пасть огромного крейсера. Затем вспыхнул ослепительный взрыв, ударили фонтаны протуберанцев, и хищный огненный язык дотянулся до капсулы.

Больше Вальдес не помнил ничего.

Эпилог

Куллат, материнский мир лоона эо

Где-то пела, заливалась птица. Ее чистый звонкий голос не будил у него воспоминаний: на Данвейте таких певунов не было, на Харре и Тинтахе тоже. Не на Земле ли он? Лежит, не раскрывая глаз, на мягкой кровати у распахнутого окна, дышит воздухом с хвойными ароматами и слушает трели соловья или другого чижика, какие водятся на континенте, среди полей и лесов… Но инстинкт астронавта подсказывал, что здесь не Земля: тяготение было поменьше, хвойный запах отдавал непривычной сладостью, а голос птахи тоже казался незнакомым – почти человеческий и такой нежный, будто юная девушка поет песню без слов.

Некоторое время он размышлял над тем, сможет ли пошевелиться или хотя бы приоткрыть глаза. Чудилось, что мягкая, но неодолимая сила сковывает движения; он ощущал свои руки и ноги, ток воздуха и солнечное тепло на лице, поверхность ложа под спиной и ягодицами, но ни один палец, ни одна мышца не желали двигаться. Может быть, он недостаточно настойчив? Может, надо приложить усилие и…

Мысль ушла, сменившись другой, более важной: все-таки поет не птица, а девушка. Он попытался представить ее, и тут же всплыл знакомый милый облик: высокий чистый лоб, светлые волосы, собранные в прическу в виде шлема, лицо с маленьким, твердо очерченным подбородком и изящным носиком, яркие губы, тени на висках и серые глаза с голубоватыми веками. Лицо, сотканное из бирюзовых небес, радуги и утреннего тумана, что розовеет над водой в первых солнечных лучах… Как ее зовут, эту красавицу? Коварная память подсказала: Инга.

Инга Соколова, его тхара! Конечно, он не мог забыть о ней, об их любви, их будущем ребенке! Ей и дитю угрожала опасность, и он сражался… С кем? Это воспоминание никак не давалось; в сознании всплывали то темный зев аннигилятора, то сокрушительный взрыв, то пламя, что тянулось и тянулось к его кораблику длинным жарким языком. Фантомный огонь накрыл его, он застонал, не слыша собственного голоса, только пение девушки-птицы и шелест листвы. Эти звуки были реальными, изгнавшими память о том мгновении, когда он обратился в прах. Должен был обратиться, но, вероятно убежал от смерти…

Прислушиваясь к высоким нежным трелям, он снова вызвал черты девушки. Они мерцали как звезда в потоках атмосферы, и он внезапно догадался, что видит два обличья, два разных лица, будто наложенные друг на друга голограммы: глаза – то серые, то синие, волосы – то с золотистым блеском, то светлые, словно лен, носик – то чуть вздернутый, усыпанный веснушками, то изящной строгой формы. Затем облики девушек раздвоились, и в памяти всплыли их имена: сероглазка – Инга Соколова, тхара, а та, что с синими глазами, – женщина лоона эо Занту, которую он защищал… Занту и их малыш… может, по человеческим меркам, не его ребенок, но он считал дитя своим… Было сражение с хапторами, Птурс и Кро покинули корабль, он катапультировался тоже, но слишком поздно… Взрыв… Тот взрыв он не мог пережить…

Сергей Вальдес вспомнил все и открыл глаза.

Его ложе парило среди древесных крон, что окружали длинный выступ, отходивший от увенчанной башнями стены. Стена была сложена из древних камней шестиугольной формы и напоминала черно-белую фотографию пчелиных сот, прорезанную аркой входа. От деревьев – видимо, очень высоких, с пучками гибких игл вместо листьев – тянуло смолистым запахом, и где-то в их ветвях пела, щебетала невидимая птица. Над деревьями и стеной, над башнями и холмами, что угадывались вдалеке, раскинулось небо, не земное и не данвейтское, но тоже очень приятное, розовое, как перья фламинго. В пяти шагах от постели Вальдеса висела в воздухе конструкция из тонких трубок и клетчатой ткани – кресло не кресло, но что-то на него похожее. В странном кресле расположился лоона эо, немолодой и тоже странный, с ястребиным лицом, темными глазами и волосами, каких не бывает у этого племени. Сидел, покачивал ногой, глядел с улыбкой на Вальдеса.

– Кро? – Это прозвучало вопросом. Он присмотрелся и уверенно повторил: – Кро!

– Всё же узнаешь? – Светлая Вода развел руки в стороны, обе целые, никаких протезов. – Пришлось слегка подкорректировать свой облик, чтобы Хозяева не очень нервничали… Хотя вижусь я с ними не часто. Одни сервы кругом.

– Где мы?

– На Куллате. Это высокая честь для наемников, но мы спасли одну красавицу с ее потомством… Вспоминаешь?

– Да, – сказал Вальдес, – да. Я все помню, Кро. Птурс тоже здесь?

– Птурс? С какой стати? На Степане ни царапины, ни синяка, лечить его ни к чему. На Данвейт он отправился. А вот ты… ты был плох, когда конвойные с «Есицунэ» нас подобрали. Без гибернатора живым бы не довезли. – Вождь качнулся в своем кресле вперед-назад и начал спокойно перечислять: – Ожоги – семьдесят процентов кожного покрова… обширная контузия от удара взрывной волны… полопались капилляры глазного дна и почек, вообще все мелкие сосуды… естественно, кровоизлияние в мозг и травма шейного отдела позвоночника… Ну, еще всякие мелочи, переломы конечностей и ребер, рана в брюшной полости. Еще асфиксия – капсула и кокон разгерметизировались.

Вальдес выслушал его с интересом. Потом заметил:

– Ты лучше скажи, что у меня целого осталось.

– Пожалуй, ничего. Волосы… странно, но волосы не пострадали.

– Это утешает. – Помолчав, он спросил: – И как я теперь?

– Как новенький. Можешь сесть и проверить.

Вальдес так и сделал: сел, спустил ноги с ложа и принялся проверять. От ожогов и ран не осталось ни следа, ни рубцов, ни отметин, руки-ноги и шея не болели, видел и слышал он тоже нормально. Правда, ощущалась слабость, но с этим он смирился, вспомнив длинный список своих увечий. Любое из них могло переправить его в Великую Пустоту.