Анатолий Смакаев - Сборник «Доживем до января»

Чем дальше говорил Бармен — а говорил он с абсолютно серьезным выражением лица — тем сильнее я понимал, что что-то здесь не так. И это напрямую связано с моей вчерашней находкой. Свои мысли я и изложил Бармену. Тот отнесся к этому странно.

— Ты знаешь, Кедр, я сейчас все чувствую, все вижу, все слышу и я отлично помню, что никуда по времени не скакал. А ты мне утверждаешь, что ты один день переживаешь второй раз. И просишь меня поверить в это. Знаешь, это очень сложно, Кедр, очень. Но в Зоне возможно все, поэтому я не могу отрицать, что все тобой сказанное — правда.

Что бы мне не говорил Бармен, я понял, что вряд ли найду поддержки у него. У меня в мозгу лихорадочно прокручивались варианты поиска помощи. Но я осадил себя. «Надо подождать — может быть, действие артефакта однократное. Проснусь завтра — и снова первое января, а может — и второе» — попытался обнадежить себя я. Но получалось это с трудом.

Самое худшее началось к вечеру. Товарищи по группировке звали отмечать праздник. Мне не хотелась делать это снова, хотя, согласитесь, возможность встретить один и тот же Новый год дважды — это удивительно. Несмотря на то, что призывы сыпались нескончаемым потоком, я все же нашел в себе силы сказать «нет». Вместо этого я вышел из казармы на свежий воздух, пытаясь очистить голову от мыслей. Я сидел долго, пока усталость не овладела мозгом, а затем отправился спать. Я намеренно положил ключ от ячейки в хранилище под подушку, а форму разложил не так, как всегда. Заснул я почти мгновенно — напряженность в течение дня сделала свое дело.

После команды «подъем» я вскочил как ошпаренный и сразу бросился проверять одежду и ключ. Напрасно я тешил себя надеждой, что действие артефакта — одинарное. То, как лежала форма, и отсутствие ключа под подушкой красноречиво доказывало, что один и тот же день я начинаю переживать в третий раз. «Нет, так нельзя! Срочно на Янтарь!» — решил я. Пройдя через гостиную, я уловил краем глаза, что Паровоз и Зуб снова собирают елку. После завтрака, я экипировался, и вышел за ворота завода. Меня хорошо знали на базе и считали преданным группировке, поэтому и пропустили.

Я спустился в низину, чтобы никто не заметил, куда я отправился, а затем дал деру, держа курс на Янтарь.

По дороге я едва не угодил в «жарку», несколько раз отстреливался от слепых собак и чудом остался незамеченным стаей кабанов. Но впереди было озеро, а там зомби. Много зомби. В лагерь следовало прорваться любой ценой, а завтра, вернее, сегодня, прошу прощения за каламбур, мне идти сюда снова совсем не хотелось. Уже показались палатки лагеря, и я стал спускаться с холма. Впереди простиралась ледяная гладь озера. В этом году зима выдалась славная, даже в Зоне снег выпал и сейчас покрывал землю ковром, хотя и не толстым. Внезапно невдалеке прогремел выстрел. Я обернулся на звук. Ко мне с явным желанием совершить какое-то членовредительство брел перекошенный зомби, волочивший за ремень двустволку. По пути он медленно подтянул ее к себе, и снова взяв в руки, выстрелил, не целясь. Благо, ствол смотрел в другую сторону. Из негнущихся пальцев зомби отдачей вновь вырвало ружье, и он снова стал дергать ремень, все приближаясь ко мне. Когда тот вновь подтянул оружие, я уже целился в зомби из автомата. Чудесная машина — «АЕК». Надежный, как АК, но более точный и с еле заметной отдачей. Вот и сейчас я ощущал лишь легкие толчки в плечо. А зомби, кажется, вообще ничего не чувствовал. Он упрямо продолжал попытки выстрелить, хотя ружье было разряжено. Пока он разбирался со своей двустволкой, я уже успел взять на мушку его голову и выстрелить пять раз. Зомби упал в снег и больше не шевелился.

Я направился дальше и ощутил вдруг неладное. Обернувшись, я увидел, что пока зомби отвлекал мое внимание, сзади подобралось еще с десяток, но все были какие-то старые, потерявшие последние мозги и потому неспособные даже нажать на спусковой крючок оружия, которое у некоторых имелось. Я понял, что надо бежать — похоже, зомби, хоть и были тупы, все же пытались взять меня в окружение и теперь замыкали кольцо. Брешь между началом и концом дуги была очень широкой — зомби брели медленно, поэтому невольно дали мне шанс уйти, которым я и воспользовался.

Караульные на вышках узнали меня по форме «Долга», и поэтому открыли ворота лагеря. Все здесь было как обычно. В центре на площадке стоял «Ми-26», несколько корпусов, в которых находились лаборатории, жилые и служебные помещения. По периметру — заграждение и военные на вышках.

Я направился к блоку номер три, в котором работал мой знакомый ученый Антон Остапенко. Работу он любил, потому и старался обзавестись знакомствами со сталкерами — авось, что интересного узнает. Я чувствовал, что это его желание сейчас исполнится в полном объеме.

Антон был на месте и радушно встретил меня. У него был небольшой кабинетик в здании, куда он меня и проводил. Кабинет я его любил, и Остапенко это чувствовал, и потому часто пригашал меня туда. В нем был некоторый уют, которого многим обитателям Зоны так не хватало. На стене висел небольшой, теплого цвета, ковер, а из мебели присутствовали письменный стол, кресло для гостей и шкафчик с книгами. Ничего особенного, но все равно уютно. Я сразу дал понять, что разговор серьезный, поэтому Антон не поскупился заварить чай. Мы уселись, он — за стол, я — в кресло. Удобно устроились, с чайком. Я начал рассказ.

После того, как я закончил свое повествование, Антон задумчиво почесал нос.

— Мда… — протянул он, прихлебывая чай. Я хмыкнул. Похоже, за последние два дня слово «Мда…» бьет все рекорды популярности, — История интересная, и самое главное, что я тебе верю. Кто знает, какие сюрпризы нам еще готовит Зона? Если уж она даже на четвертое измерение свое влияние распространила, то не факт, что скоро здесь не высадятся инопланетяне или еще чего-нибудь подобное не грянет. Самое обидное, что ни я, ни кто-либо другой здесь помочь тебе не сможет. Артефакта такого не встречал никто, поэтому принцип действия я могу только предполагать. Я думаю, что он активизировался именно в тот момент, когда сверкнула вспышка. Может быть, если бы ты не прикасался к нему голыми руками, то мог бы, в конце концов, принести его сюда, на «Янтарь», и не факт, что он не достался бы мне. И вместо тебя был бы я. Мне кажется, что каким-то образом эта штуковина словно сняла с тебя мерку и теперь замкнула петлю времени персонально для тебя, так сказать, — ведь не может же он действовать на весь мир! Вот так вот. Если верить твоему рассказу, то я — прошлое, но, как непосредственный участник событий, считаю его настоящим. Где-то там, впереди, возможно есть я, Антон Остапенко, уже встретивший Новый год. Есть Антон Остапенко через десять, двадцать лет… Мда… Время, время… Что же ты с нами творишь!.. Теперь даже сомневаюсь, кто я — пережиток прошлого или творец настоящего… Как-то разом отпадают все философские мысли, дескать, есть ли вообще время, не придуманное ли это человеком нечто, которое, поддерживаемое верой в него миллионов людей, стало материальнее, чем если бы оно существовало на самом деле… — Остапенко сделал небольшую паузу. — Знаешь Кедр, раньше я всерьез задумывался, что никакого времени нет. Да, мы используем его в жизни, в расчетах, но это просто-напросто выдумка. Мне иногда казалось, что мы живем в одном моменте, который никуда не движется на временной оси, он постоянен относительно ее всегда. Меняются лишь некоторые его аспекты — люди учатся, изобретают, живут, планеты движутся вокруг звезд, вращаются галактики, растет Вселенная… И все в одном мгновении… Но сегодня я понял, что все то, что я считал вполне серьезным — чушь. Время есть. Боюсь, что ты в прошлом, Кедр, и все вокруг тебя — прошлое, а ты — кусок настоящего, который вклинился сюда, а вот клина, которым можно было бы выбить другой, нет.