Ант Скаландис - Катализ

Последнюю фразу Кротов произнес с металлом в голосе, и Станский перебил его:

– Простите, я что-то ничего не пойму с этими вашими законами. Пользование сибром запрещено или нет?

– Очень правильный вопрос! Я даже остановлю на минутку проекцию. Дело в том, что сначала, года полтора, была анархия, хаос, сибры ходили по рукам практически безнаказанно. А вот потом ввели Закон, – это слово он явно произносит с большой буквы. – Разом по всему миру. Наступила эпоха террора. Анархию топили в крови, точнее в зеротане – сейчас поймете почему. Дело не в том. Через восемь лет Закон благополучно отменили, как тормозящий прогресс. Вот тут-то и началось самое страшное. Почему? Тоже, надеюсь, поймете. Смотрим.

На экране появляется Красная площадь. Чудесный солнечный день. Дети, голуби, экскурсанты, почетный караул, пряничная красота Василия Блаженного.

– Кстати, – вспоминает Кротов, – в нашей стране Закон существовал изначально, и это в общем было мудро, удалось избежать многих неприятностей. Но, справедливости ради – вот, смотрите.

На площади происходит стремительное и непонятное перемещение людей, а в следующую секунду сразу в десятках мест из небольших закамуфлированных под фотоаппараты сибров в руках диверсантов ударяют фонтаны крови. Сухо щелкают выстрелы. Завывает сирена. Несколько автомобилей влетает на площадь. Начинается беготня и свалка. Но прежде, чем удается схватить и выключить все сибры, крови успевает натечь столько, что вдоль обочины у ГУМа и от Лобного места к Варварке бегут красные ручьи, вся брусчатка становится блестящей, люди, кинувшиеся врассыпную, выглядят, будто бежавшие из-под расстрела, тщательно облитый Покровский собор кажется сложенным из одного лишь красного кирпича, а Мавзолей сочится кровью, словно кусок сырого мяса. Да, такой красной площадь не была, пожалуй, еще не разу.

– Заметьте, – комментирует Кротов, – это не происки империализма, как вы любили говорить. К этому моменту никакого империализма уже не было. Вся диверсионная группа состояла целиком из москвичей. Ладно, едем дальше. Вот одна из стычек международных сил безопасности с отрядами вольных сеймеровладельцев. Это в Бразилии.

Стычка выглядит как настоящий уличный бой. Пушки палят вдоль по переулкам, танки крушат заборы, горят дома, мелким крошевом летят стекла, рвутся на минах фургоны, лихие стрелки перебежками, петляя, пересекают площади.

– А это Тайланд, – говорит Кротов.

Распыляя горячую смесь летит маленький самолетик. Горят джунгли. В джунглях мечутся люди.

– У берегов Швеции.

Угрюмый темно-серый крейсер расстреливает торпедами стайку небольших катеров.

– Военная хроника ужасна тем, – объясняет Кротов, – что все это происходит после заключения Всемирного договора. Брусилов, чудак, представлял себе мгновенное всеобщее и полное разоружение вплоть до охотничих ружей и финских ножей. На деле же сразу удалась лишь ликвидация оружия массового поражения, а в остальные игрушки люди играют по сей день и даже изобретают новые – это неизбежно. И я обращаю ваше внимание именно на живучесть оружия и войн. Это интересно. А сама хроника… Ею и без сибров был полон двадцатый век. Видите, как быстро побежали кадры? Это, чтобы не скучно было.

Мелькают титры – названия городов и стран. И всюду стрельба, пожары, резня, кровь…

– Закон в действии, – говорит Кротов. – Но это, так сказать, первый этап. А вот второй.

У высокой кирпичной стены, увитой плющом, шеренга людей в белых рубахах. Залп – и на белых спинах расплываются яркие красные пятна. Справа в кадр вползает бульдозер и, двигаясь вдоль стены, сгребает растрелянных в кучу. Длинный стебель плюща, зацепившись за нож, долго тянется за тупорылой машиной, потом обрывается. Трупы подталкиваются к яме. Это – воронка питания. Из бульдозера вылезает солдатик и саперной лопаткой подпихивает чью-то руку, быть может, случайно ухватившуюся за край. Как только рука падает, из-под трупов с бульканьем поднимается блестящий, как ртуть, зеротан, и они растворяются в нем. Видно, как бьющий неподалеку фонтан выбрасывает сильную высокую струю.

– Следующий этап понятен. Смертная казнь через зеротацию. К чему средневековые методы, когда под рукой такая экологически чистая и гуманная техника.

Длинный зал с высокими серебристыми стенами. По черной ковровой дорожке ведут молодую красивую женщину в белом платье. (Кротов свое дело знает туго и хронику подобрал душещипательную). Перед большим черным кубом солдаты отходят в стороны, и женщина одна вступает в нишу и тут же выходит. К кубу подкатывают черную лестницу, и по ее ступеням осужденная поднимается наверх. Перед зияющей воронкой она теряет самообладание, ее поддерживают и подталкивают. Она сползает на дно воронки. Крупный план. Глаза женщины открыты. Остановившийся взгляд. Платье лишь немногим белее щек. Поражают губы: они сиреневые. Внезапно лицо на миг превращается в серебряную маску и оплывает. Воронка с хлюпаньем втягивает зеротан.Осужденная не успевает крикнуть. И почувствовать боль – наверно, тоже. Действительно, гуманный способ. С другой стороны куба выпадает труп.

– А это еще зачем? – спрашивает Женька. Вся церемония кажется ему удивительно знакомой. «Ага, это же давешнее шоу. Ничего себе».

– Очевидно, ее религия требовала захоронения тела, – предполагает Кротов. – Я не знаю, кто она и откуда. У разных народов издавались разные законы, но в определенный период зеротация была повсюду. Как правило, за самовольное использование сеймеров. Однако разгул смертных казней привел к общему ужесточению правосудия, и высшая мера полагалась кое-где не только за сибры и за убийства, но и за изнасилования, за растление малолетних, за зверские избиения, за распространение наркотиков, запрещенной литературы и фильмов, за хранение оружия, за приверженность не той религии и принадлежность не к той партии, за оскорбление представителя власти… За что угодно! Ведь по сути дела на всей планете восемь лет держалось чрезвычайное положение. Было казнено шестнадцать миллионов. И почти столько же погибло в локальных войнах. Но, я вам скажу, порядок был наведен. Единая всемирная власть полностью контролировала сибры. И черт с ней, с зеротацией…

– Простите, – перебил Станский, не отрываясь от экрана, где продолжают сменять друг друга уже не столь эффектные, но все такие же страшные сцены казней, – а чем плоха зеротация? Насколько я понимаю, смерть наступает мгновенно?

– Вы правы. Но люди не умеют остановиться. Очень скоро появилась зеротация по-китайски. Изобретатели бумаги, пороха, фарфора, ракет и самых изощренных пыток решили изобрести еще кое-что. Брусилов, как вы понимаете, сделал невозможной работу воронки питания, если ее верхнюю плоскость пересекает что бы то ни было. Безопасное исполнение. Но сибротехнологи нашли это крайне неудобным. Опасный сибр требовался всем: хирургам, строителям, проходчикам, скульпторам, садовникам, сибрологам, наконец. И Брусилов сдался, он думал, что в условиях действующего Закона опасный сибр будет безопасен. А появилась зеротация по-китайски. Не надолго и далеко не всюду. Но она была. За особо тяжкие преступления.