Сергей Снегов - Хрононавигаторы

- Что лихорадочная деятельность рангунов превращается в пустую хлопотню, мы знаем и без твоей лекции, Миша, - заметил Кнудсен.

- Нет! - воскликнул Бах. - Нет, Анатолий, не хлопотня, а трагедия. Хлопотливое строительство превращается в разрушение, деятельная война порождает уничтожение противника. Война на Дилоне не просто длится, она усиливается, она не может не усиливаться. И окончится она лишь взаимным истреблением дилонов и рангунов. Это неизбежно, друзья мои! Бессмертие неспособно вечно сосуществовать со смертной жизнью. Такое сосуществование взрывает само себя. И мы должны совершить гуманную операцию: ликвидировать бессмысленное бессмертие рангунов.

- Гуманную, ты сказал? - переспросила Мария. - Я по-иному представляла себе это понятие.

- Гуманную! - повторил Бах. - И это не парадокс. Настоящая жизнь у рангунов начнется, когда они покончат со своим бессмертием.

- Когда мы покончим с их бессмертием! - спокойно поправил Кнудсен.

- Да, мы! Сами они на это не пойдут, ибо не представляют себе нормальной жизни. Какие возможности интеллекта открывает жизнь, лишенная тупой бесконечности! Оберегать свою жизнь - и разрабатывать тысячи средств обережения! Превращать из короткой в долгую - и еще больше усиливать свой разум! Украшать существование, превращать его из только биологического в эстетическое! Заботиться о потомстве, которого бессмертным не нужно, испытывать любовь, нежность, страсть - ведь всего этого они сейчас лишены. Наполнить жизнь любовью и красотой! Рангуны способны возводить дворцы, но прозябают в пещерах - такова цена их бессмертия. И когда увидят они, что конец жизни неизбежен, то постараются не только отдалить его, но и облагородить все, из чего складывается существование. Тогда и народятся те законы справедливости и добра, которых так не хватает рангунам сегодня.

- Какой гимн смерти! - сказала Мария, качая головой. - Вот уж не ожидала, что твоя любовь к парадоксам простирается так далеко.

- Гимн жизни, а не смерти! Мария, ты геноконструктор, ты творец жизненных форм, ты лучше нас должна понимать, что бессмертие неэтично, что только нормальная жизнь прекрасна. Ты ведь ни разу не создавала бессмертных животных.

- Просто не умею их конструировать. Не знаю, как бы я поступила, если бы умела.

- Зато я знаю. Отвергла бы бессмертных животных как объекты, лишенные стимула к усовершенствованию.

Бах с торжеством оглядел друзей. В том, что переубедил всех, он уверен не был, но что неотвергаемых возражений не встретит, не сомневался.

- Очень хорошо, - сказал Кнудсен. - Допустим, мы приняли твою концепцию аморальности бессмертия. И допустим, твое красноречие покорит и Ватуту, и всех его Бессмертных. Но как тогда внедрить у них это смертное существование со всеми его прелестями - любовью, заботой о продлении рода, украшениями быта? Имеешь конкретные идеи по этой части?

- Об этом пока не думал.

- Напрасно. У меня подозрение, что если рангуны и примут твои идеи об осмысленном существовании, то не согласятся со средствами, какие ты придумаешь.

- Я еще ничего не придумал.

- Зато я думал за тебя.

- Ты знал, что я хочу предложить?

- Догадывался, скажем так.

- Как ты мог догадываться?

- Думал о том же, о чем думал ты!

- И дошел до тех же выводов?

- Не дошел, а меня довели. Я разговаривал с природой.

- У тебя есть способ непосредственного общения со всей природой?

- Не со всей природой, а с ее полномочным представителем.

- Кто же этот полномочный представитель природы?

- Можешь посмотреть на него.

Кнудсен указал на Асмодея. Радость и смущение - для человекообразности - были порознь внедрены в сознание Асмодея. Но радостное смущение не было запрограммировано, он дошел до такого чувства собственным усилием. И ухмылку на его лице можно было назвать только радостно-смущенной. В отличие от киборга, капитан хронолета выглядел серьезным и хмурым. Бах воскликнул:

- Ожидаю чрезвычайных известий! Верно, Анатолий?

- Верно, Миша. Иначе как чрезвычайными не назвать те сведения, какие принес Асмодей из своего побега от хавронов. Спасаясь от них, он ускользнул не в фазовое время, что было бы проще, а унырнул в будущее. И по запарке оказался в далеком "потом". Что он там увидел, я переведу на экран. Асмодей, садись в демонстрационное кресло. Сосредоточься на выдаче картин, а комментировать буду я.

7

Демонстрационное кресло помещалось в нише салона. Кнудсен выкатил его на середину.

- Первая картина на экране, - сказал Кнудсен.

Это было сражение киборга с хавронами. В сторонке, в поле бокового зрения Асмодея, промелькнул Аркадий с Саланой на руках, рядом торопился Уве Ланна. На Асмодея наседали хавроны, он отбивался - экран полосовали выбросы пламени изо рта ящера; падали, воя и извиваясь, лохматые солдаты. Потом взметнулся сорванный резонатором спинной гребень и, трепеща и содрогаясь в остаточной вибрации, покатился по земле. За гребнем посыпались другие части оболочки ящера. Пламя и дым ослабели. На экран вырвалась свирепая морда Клаппы - осатаневший хаврон пошел на единоличную схватку с киборгом. Картину затянуло туманом, в тумане сновали темные силуэты.

Кнудсен прокомментировал первую картину:

- Асмодей понял, что хавронов не одолеть, что Аркадий с дилонами успел убежать далеко в лес и что надо теперь бежать самому. Обычный побег в пространстве исключался. Асмодей повернул регулятор хрономоторчика на предел, но выскользнул, как я уже говорил, не в боковое время, а прямиком в грядущее. Посмотрите, что он там увидел.

Асмодей удирал не только во времени, но и в пространстве - мир на экране пустился в ошалелый пространственно-временной танец. Леса вырастали и рушились, в лесах бежали, как живые, реки - они бросались то вправо, то влево, вдруг пересыхали, вдруг набухали сверх берегов. Одна гора, оставаясь на своем месте, внезапно побежала за другой горой, та тоже стояла на месте и тоже бежала. Горы были невысокие, остроголовые - скорее крупные скалы, чем горы; их некогда выперло из недр, они держались подошвами в недрах - и вместе с тем непостижимо неслись по экрану вместе с державшей их почвой. Одна из гор догнала другую, рухнула на нее - взрыва не было, грохот не прозвучал, только мириады камней заполнили весь экран. Мария отшатнулась, в лицо ей метнулась глыба, но, не долетев, пропала. Мир путался в самом себе, расшвыривал и судорожно захватывал все, чем был: леса, горы, небо, реки, даже светила - одна Гаруна бледнела и терялась, падая за горизонт, другая увеличивалась и накалялась - с экрана повеяло жаром. Мария прикрыла рукой лицо, Аркадий что-то пробормотал, Бах вскрикнул.