Джордж Макдональд - Лилит

Я слушал его, словно грезил наяву. Я замерз, но холод не причинял мне страданий и боли. Я чувствовал, как они возложили на меня белые, одежды смерти. А потом я все забыл. Бледная ночь вокруг меня была наполнена спящими лицами, но я тоже спал, не сознавая того, что сплю.

Глава 43

И ПРИШЕЛ СОН

Я не ощущал того, что происходило вокруг меня, не чувствовал глубокого, бесконечного холода, я был по-настоящему счастлив - даже больше, думаю, чем моя душа могла бы припомнить. Я не мог думать о тепле, как об источнике хотя бы малейшего удовольствия. Я помнил, что когда-то наслаждался им, но не мог вспомнить, как у меня это получалось. Холод успокаивал все тревоги, растворял в себе любую боль, утешал все печали. Утешал? Нет, не так. Печали таяли в ночи, подкравшейся ближе затем, чтобы восстановить все хорошее, чтобы стократ его преумножить. Я спокойно лежал, полный тихого ожидания, вдыхая влажные запахи щедрой Земли, знакомой с душами примул, ромашек и подснежников, которые спят в ней, дожидаясь своей Весны.

Как передать то удовольствие, которое может доставить этот мороз, когда спишь в нем, будучи в сознании, и зная также, что вставать не надо, можно лежать, вытянувшись, в полном покое! Насколько я остыл, словами не передать, так как становился все холоднее и холоднее - и жаждал еще большего холода. Я чувствовал себя все меньше и меньше, и все более и более счастливым, даже больше, чем можно представить. Я ничем не заслужил этого и никогда не молился ни о чем подобном, - и это было моим на основании того, что я был живым, а жив я был на основании той Воли, что жила во мне.

А затем пришли сны - толпами! Я лежал обнаженным на заснеженной вершине. Белая дымка волновалась вокруг меня, словно волны на море. В воздухе висела холодная луна, а вокруг луны и меня - ледяное небо, в котором жили я - и луна. Я был Адамом, который ждал Бога, чтобы тот вдохнул в мои ноздри дыхание жизни. Я не был Адамом, я чувствовал себя ребенком на груди у матери всего чистого и изначального, сияющей белым светом. Я был юношей на белом коне, скачущим с облака на облако в синих небесах; я не спеша торопился к какой-то возвышенной цели. Века я спал - или это были тысячелетия? Или только одна длинная ночь? Что проку спрашивать? Время ничего не могло со мной сделать; я был в стране размышлений - дальше ли, выше, чем семь измерений, десять чувств... Я думаю, я был там, где был - в сердце Бога. Я грезил в центре растопленного ледника; призрачная луна приближалась ближе и ближе; ветер и волны слышал я. Я лежал и слушал, как ветер, вода и луна воспевали мирное ожидание приближающегося освобождения. Я сказал, что засыпал периодически, но, как я это понимаю, то были торжественные, невесомые секунды, наполненные вечностью.

Затем внезапно, но ни разу не нарушив мое тихое счастье, все ошибки, которые я когда-либо делал, из самого далекого уголка моей еще земной памяти до настоящего момента, оказались со мной рядом. И в каждой из ошибок было мое собственное вполне сознательное я, признающее, отрекающееся, оплакивающее мертвое, примирившееся с каждым из тех, кого я обидел, кому причинил вред или оскорбил; каждая человеческая душа, о которой я думал плохое, стала непередаваемо дорога мне, и я смирил себя перед каждой из них, чтобы раз навсегда положить конец тем обидам, которые отдаляли нас друг от друга. Я рыдал у ног матери, наставлениями которой я пренебрегал; с горьким стыдом я признался своему отцу, что дважды солгал ему и долго старался забыть это, но так же долго об этом помнил и держал в памяти затем, чтобы в конце концов бросить эти две лжи к его ногам. Я был рабом всех тех, кого когда-то обидел. Сколько же заслуг нужно было, чтобы искупить вину перед ними! Для одного из них я построю такой дом, которого никогда еще не видела земля; для другого я вышколю таких коней, которых не видели до сих пор нигде на свете! Третьему я посажу такой сад, который нигде и никогда еще не расцветал такими чудесными цветами, и в нем будут тихие пруды, наполненные и оживленные бегущими водами! Я буду писать песни, чтобы сделать души людей более возвышенными, и буду писать сказки, чтобы они стали светлее! Я поверну силы мира в такое русло, чтобы они служили веселью и приносили людям радость открытия! Любовь наполнила меня! Любовь стала моей жизнью! Любовь была моей и того, кто меня создал, совершенная во всем!

Внезапно я оказался в полной темноте, в которой остались только блестки огоньков, которые живут в пещерах глаз, и я не мог уловить ни одного, даже призрачного, светляка. Но мое сердце, которое ничего не боялось и было исполнено бесконечной надежды, было спокойно. Я лежал, думая о том, каким будет свет, когда вернется, и что за новые создания придут вместе с ним, когда внезапно, без всякого сознательного усилия я сел и огляделся вокруг.

Луна заглядывала в низкие окна Палаты Смерти, горизонтальные, подобные окнам склепа. Ее длинные косые лучи текли над павшими, но еще не созревшими снопами жатвы Великого земледельца. Но нет, время жатвы настало! Собранные кем-то или сметенные мятущимся штормом, священные снопы пропали - здесь не было ни одного! Мертвые покинули меня! Я был один! У ужаса одиночества и забвения были такие глубины, о которых прежде я и не подозревал! Неужели прежде здесь не было ни одного вызревающего для пробуждения мертвого? Может, я всего лишь видел и их самих, и их красоту во сне? Откуда тогда эти стены? Почему пусты эти ложа? Нет же; просто они все уже встали! Они все уже за пределами вечного дня и забыли обо мне! Они оставили меня позади, одного! Стократ ужаснее могилы, которые оставлены их обитателями! Ведь их покой и даже одно лишь их присутствие успокаивало меня - наполняло мое сознание благословенным миром; теперь же у меня не было друзей, и те, кого я любил, были далеко от меня. Мгновение я сидел, застыв от ужаса. Я был когда-то наедине с Луной, которая светила с вершины небес; а теперь я был наедине с ней посреди огромного склепа; и она тоже оглядывалась вокруг, ища своих мертвых наводящим ужас бледным взглядом! Я вскочил на ноги и, пошатываясь, двинулся прочь из этого ужасного места.

Дом был пуст, и я выбежал в окружающую его ночь.

Здесь не было Луны! Стоило мне покинуть склеп, как поднялась клубящаяся дымка и скрыла ее. Но откуда-то издалека над вересками появился свет, смешанный с тихой журчащей музыкой; словно бы этот свет стекал, журча, с Луны. Спотыкаясь, я побежал по вересковому полю и вскоре оказался на берегу чудесного озера, окаймленного камышами и тростниками: Луна в разрывах облаков смотрела на долину чудовищ, залитую чистейшими, сверкающими и очень спокойными водами. Но звуки музыки текли дальше, наполняя собой тихий воздух, и звали меня за собой.