Василий Головачев - Милосердие динозавра (повести)

Они обнялись.

— По норме полагалось бы отвезти тебя сначала в отель, — сказал Кемпер, отбирая саквояж Алиссона и указывая рукой на стоящий неподалеку джип, — садись, это наша. Но у меня изменились обстоятельства. Сейчас мы поужинаем, ты расскажешь о себе и — в путь.

— То есть как в путь? — Ошеломленный Алиссон безропотно дал усадить себя в машину. Кемпер сел рядом, и джип резво побежал по бетонному полю к левому крылу аэропорта — длинному бараку из гофрированной жести.

— У нас с тобой всего два дня плюс сегодняшний вечер на все изыскания. В среду намечается очередное испытание… э-э, одной штучки…

— Не мнись, что вы там взрываете? Не бойся, не расскажу никому, я не работаю на иностранную разведку.

Засмеявшись, Кемпер так резко затормозил, что Алиссон едва не проломил головой ветровое стекло.

— Всего полсотни килотонн под названием «Тайгершарк», и, что главное, совсем недалеко от того места, куда я везу тебя на экскурсию, милях в двадцати. Поэтому-то нам и надо поторопиться.

Спустившись в полуподвал, они поужинали в столовой для летного состава аэропорта, рассказывая друг другу последние новости.

— Ну, а чем ты занимаешься в настоящее время как ученый? — поинтересовался Кемпер.

— Пишу трактат о пользе вреда, — ответил Алиссон. — Причем уже второй.

— А без шуток?

— Я вполне серьезно: занимаюсь теорией пользы вреда. Ты уже слышал, наверное, что динозавры вымерли около трехсот миллионов лет назад?

— Ну, раз их нет сейчас, то, очевидно, вымерли.

— Есть несколько гипотез на этот счет, определяющих причины регрессии древних рептилий: вспышка сверхновой недалеко от Солнца, долгая галактическая зима — из-за попадания Земли в полосу пыли, накопление ошибок в генетическом аппарате и так далее. Все эти факторы нанесли непоправимый ущерб фауне и флоре нашей планеты, не так ли? Ну, а я пытаюсь доказать, что такой вред чрезвычайно полезен для эволюции приматов и вообще прогрессирующих форм жизни.

— По-моему, это ерунда.

— Истина ничуть не пострадает от того, если кто-нибудь ее не признает, как сказал Шиллер. Ты его не знаешь.

— Если он твой сотрудник, то не знаю. Я не о том, просто можно было бы найти проблему поинтересней. Правильно я тебя оторвал от рутины, чувствую — сохнешь на корню в тиши кабинета. Вон даже морщины на лбу появились… от усилия сохранить умное выражение лица перед начальством.

— От такого слышу. — Алиссон улыбнулся. — Шутишь, значит, дела твои идут неплохо. А за то, что вытащил из города, спасибо, я действительно слегка заплесневел, никуда в последнее время не выезжал. По теории моего непосредственного шефа Макнивена, город наносит организму человека комплексную травму, и надо бывать в нем как можно реже. Так ты мне скажешь, наконец, зачем вызвал? Я еще не миллионер, чтобы ни за что ни про что выкладывать триста шестьдесят долларов за перелет из Питтсбурга в Тонопу.

— О, миллионы нас ждут, ты увидишь сам! — Вирджин расплатился за ужин, и они снова забрались в джип.

Самолет Кемпера стоял в ангаре под охраной мрачного капрала ВВС предпенсионного возраста. Вирджина здесь знали, и проблем никаких не возникло, никто даже не спросил, кто с ним летит, куда и по какому делу. Алиссон оглядел самолет: моноплан фирмы «Локхид» с выпирающим брюхо локатором в обтекателе и дюжиной контейнеров на подвесках под крыльями.

Кемпер помог другу устроиться в кабине за сидением первого пилота, и через двадцать минут они взлетели в сторону низко опустившегося солнца. Алиссон, и сам не любивший проволочек, ожидания и размеренного ритма жизни, был поражен тем, как быстро Вирджин принимает решения.

Алиссон, борясь со внезапно забастовавшим организмом, не слышал, как их самолет дважды вызывали по радио посты радиолокационного контроля полигона. Хотя Норман был физически крепок и вынослив, но и его вестибулярный аппарат в результате десятичасового пребывания в воздухе начинал барахлить. Справившись с «вестибуляркой», Алиссон задумался: какая причина побудила его принять участие в очередной авантюре Кемпера. Дружили они с детства, и всегда заводилой во всех похождениях был Вирджин.

Они почти не разговаривали, хотя Кемпер дал шлем с ларингофонами и пассажиру. Лишь когда солнце зашло и внизу перестали встречаться огни — свидетели вторжения человека в жизнь гористой пустыни Невада, — Вирджин окликнул Алиссона:

— Не уснул, старина? Скоро будем на месте. Я там давно высмотрел площадку и на своем «ишаке» сяду даже с завязанными глазами, так что не дрейфь.

— А я думал, что придется прыгать с парашютами, — меланхолически пробормотал Норман.

Кемпер фыркнул.

— За всю жизнь я прыгал с парашютом всего два раза, третий уже лишний. Смотри вниз, справа по борту градусов десять.

Алиссон напряг зрение и через минуту в хаосе коричнево-черных бугров и рытвин под самолетом разглядел маленькое облачко зеленовато-желтого свечения.

— Что это?

— То самое, из-за чего я оторвал тебя от комфортного туалета. Держись крепче, сейчас немного потрясет.

«Ишак» резко завалился влево, нырнул вниз, показалось, что земля и вечереющее небо поменялись местами, но ненадолго. Когда Алиссон сориентировался, самолет уже катил по твердому грунту, подпрыгивая на ухабах. Пробежав метров двести, остановился. Кемпер выключил моторы, и наступила пульсирующая тишина.

— Жив?

— И весел, — вяло пошутил Норман. — Но встать уже не смогу.

— На место пойдем завтра. — Вирджин снял шлем и оглянулся. — Э, да ты совсем квелый, парень! Посиди, пока я поставлю палатку.

— К черту, — сказал Алиссон, проведший в воздухе в общей сложности одиннадцать часов с лишним. — Я усну и так. Разбудишь завтра к вечеру. Что там светилось так красиво? Связано с радиацией?

— Фон, конечно, выше, чем везде в пустыне, кроме «нулевых» точек21 но в костюмах, которые выдаются нам на время испытаний, пройти можно. Отдыхай и не забивай голову вопросами, сам все увидишь, оценишь и даже пощупаешь.

Алиссон кивнул и провалился в сон, как в яму без дна. Он не проснулся даже тогда, когда Кемпер перенес его из кабины в палатку и впихнул в спальный мешок, сняв только мокасины.

Летчик поднимался первым, и Алиссон видел только склон горы и подошвы его сапог. Оба обливались потом, облаченные в блестящие антирадиационные балахоны с яйцевидными шлемами, несмотря на включенные системы терморегуляции. Идти мешали россыпи крупных валунов, собиравшиеся в длинные моренные гряды.