Дмитрий Байкалов - Фантастика 2002. Выпуск 1

Глеб внимательно оглядел крону, ничего подозрительного больше не было, и, опершись спиной о ствол, сел поудобнее.

Планетка вообще была чудо. А в его положении даже вдвойне. Когда Глеб остатками исследовательских контуров «прокачал» эту планетку, он сначала не поверил. Потом, припомнив все, что он слышал о древних суевериях, плюнул три раза через левое плечо, прошептал «чур меня» и, машинально поискав дерево, стукнул, за неимением оного, три раза по собственному лбу. Планета земного типа с азотно-кислородной атмосферой, гравитацией 0,97, вращающаяся вокруг желтого карлика класса Г-2, причем почти прямо по курсу, так что остатков генераторных контуров вполне хватало на маневр, была такой неожиданной соломиной, что явно забрезжила возможность спасения…

Памятуя о законе подлости, Глеб до самого последнего момента, до того, как рухнувший по абсолютно безумной посадочной глиссаде (которая стоила ему самому еще трех сломанных ребер и смешения двух шейных позвонков) прямо в гигантское болото корабль последним напряжением своих дохнущих контуров выбросил к поверхности шлюзовую камеру и сдох, не дотянув до поверхности двух метров, до того, пока он не вынырнул из густой болотной жижи, уже начавшей превращаться в гиблую трясину, и не выполз на оказавшийся рядом островок, не верил, что выживет. Но… положительно ему везло. Планетка, прокачанная искалеченными исследовательскими контурами, оказалась настоящим, стопроцентным, фирменным чудом. Полтора месяца спустя Глеб мог утверждать это твердо.

Первые две недели он мучился животом, приспосабливаясь к незнакомым плодам, хромал, напарываясь на неизвестные колючки, страдал от укусов неизвестных насекомых и животных и… отсыпался. В общем, приспосабливался. Глеб даже поражался своей гигантской приспособляемости. Любой более или менее отдаленный предок давно бы тапочки откинул от разных ядов, токсинов, которые внедрялись в его организм через укус, царапины, плоды, которыми он питался. А он жив. Конечно, в теории он знал об этом, но видеть воочию, как все происходит, как организм с каждым разом все быстрее и быстрее справляется с ядами, как у плодов, от которых еще недавно были судороги в желудке, сухость во рту, ломота, головная боль и страшный понос, вдруг начинает появляться вкус, было настолько любопытно, что Глеб получал от этого громадное удовольствие. В принципе все это можно было бы представить этаким затянувшимся пикником, за одним-единственным исключением. С пикника обычно рано-или поздно возвращаются…

После двух недель приспособления он начал расширять географию своих прогулок и выбираться за пределы болота, похоронившего его корабль. На второй день он оборудовал себе удобную берлогу под огромным деревом, свалившимся под собственной тяжестью (слабый глинистый грунт не смог удержать такого гиганта с жиденькими деревянистыми корнями, а может, все дело было в волне, которую поднял его корабль, в тот момент, когда он рухнул в это болото), и даже успел несколько обустроить свой быт, слепив из глины несколько примитивных мисок, сложив из камней очаг и устроив себе лежанку из болотной травы. Кроме того, он отыскал пару десятков растений, которые, с некоторой натяжкой, заменили ему лук, петрушку, чеснок, редис и немного разнообразили его скудненький рацион. А также соорудил себе примитивную пращу, наловчившись сбивать камнями некоторую летающую и бегающую живность, которая здесь по большей части оказалась с шестью конечностями. Его огороды располагались вокруг болота, а охотничьи угодья, наоборот, начинались в паре километров от его логовища, там, где чахловатые болотные растения окончательно вытеснялись лесным буйством и тянулись километров на пятнадцать на северо-восток, до самых песчаных холмов, в которых водились мелкие шестиногие грызуны, по вкусу чем-то напоминающие кроликов. Но в сторону, где упала его «Громовая птица», он не ходил ни разу…

Однако сегодня, выбравшись из берлоги, Глеб вдруг обнаружил, что ноги сами несут его к трем разлапистым деревцам в полукилометре от корабля. Он остановился, нахмурился, но затем криво усмехнулся, тряхнул головой и двинулся дальше, на ходу утоляя аппетит ярко-фиолетовыми ягодами, вызревающими на стелющемся по всему болоту кустарнике…

Глеб поерзал на ветке. Никаких видимых признаков корабля не наблюдалось. Он покрутил головой, обозревая окрестности, но шей, будто пружина, почему-то быстро разворачивала голову обратно. Решив больше не играть в прятки с самим собой, Глеб, спрыгнув с дерева, побрел по колено в жиже к островку, на который он выбрался, выкарабкавшись из застрявшей в толще болота шлюзовой камеры.

Спустя десять минут он вынырнул из мутной жижи и выполз на островок. Корабль лежал на глубине десяти метров. Судя по тому, что границы болота увеличились ненамного, он просто собственным весом выбил в мягкой почве болотного дна огромную ямину, не только принявшую его в себя практически полностью, но и, кроме того, еще и основательно углубившую этот участок болота. Восьмиметровый отросток с пузырем шлюзовой камеры был на прежнем месте. Глеб даже не стал приближаться к нему, а только обогнул по короткой дуге.

Глеб сел, рывком стряхнул с головы местную разновидность ряски и тупо уставился на мхи. На него навалилась страшная тоска. Старательно подавляемая эти полтора месяца, укрытая завалами новой информации, ощущений, борьбой за выживание, загоняемая вглубь почти инстинктивной психорегуляцией, она вдруг прорвалась и рухнула всей мощью горного селя на его сознание. Глеб до боли стиснул зубы, но отчаяние наконец прорвало все плотины и захлестнуло каждую клеточку его мозга. Да, он выжил. Но что ему предстоит?! Еще сотня лет жизни? Один! На чужой планете. ОДИН! Бессмысленное существование. Все знания, которыми он был напичкан под завязку, здесь ничего не стоили. Большая часть навыков и умений была ни к чему. Что он мог? Исследовать этот мир — в какой-то мере. Но что дальше? Как сохранить накопленные им знания? Высекать на скале или делать фрески в пещерах? И через сколько тысяч или миллионов лет корабли Содружества наткнутся на этот неизвестно где расположенный мирок?!

Когда Глеб очнулся, его горло саднило, на опухших губах запеклась пена, кулаки были разбиты в кровь. Видимо, он в исступлении колотил ими по земле. Глеб приподнялся на руках и сел. Никогда с ним не было ничего подобного. Видимо, умение мыслить, анализировать на нескольких уровнях сознания, которым обладали все офицеры Корпуса, сейчас сыграло с ним злую шутку. Отчаяние, зародившееся еще с момента взрыва, копилось и копилось, чтобы черной тяжелой массой прорваться сквозь все барьеры и пороги, сквозь все заслоны тщательно тренированной психики и обрушиться на мозг вспышкой бешенства, помутнением рассудка и страшной тоской.