Александр Громов - Ребус-фактор

– Командуй, – сказал я Антонио, взглядом давая понять: мое, мол, дело теперь маленькое.

Подгонка снаряжения, постановка задачи – все это заняло очень мало времени. Пальмиери прямо спросил, не трусит ли кто. Никто не сознался.

И начался стокилометровый марш. Бегом – шагом, бегом – шагом и снова бегом… Километре на двадцать пятом я подумал, что зря мало занимался в детстве физкультурой, а в университете – спортом. Если быть точным, то спортом я там вообще не занимался и даже болеть за наших не ходил. Дурной я, что ли? Делать мне больше нечего? Я был слишком занят главным, чтобы отвлекаться на второстепенное. Смутно помню обзорную экскурсию по университету на первом курсе – большей частью скучища, разве что на биофаке оказалась хорошая коллекция разных удивительных гадов, затонувших в формалине. Больше я никуда не совался, кроме нашего корпуса, а стадион видел только издали. Может, зря? Может, у меня примитивные представления о том, что главное, а что и плевка не стоит?

Но как раз тогда, когда я подумал, что километров пять еще выдержу, а дальше начну терять лицо, капрал отделения, к которому я примкнул, объявил привал. Мы отдыхали целых двадцать минут независимого времени, то есть больше часа по внутренним часам. Кое-кто воспользовался столь долгим привалом, чтобы перекусить, некоторые вздремнули. Мне не хотелось ни того, ни другого, но отдохнул я замечательно, и следующий переход дался мне не чересчур тяжело. Бег, быстрый шаг, снова бег… Восемь человек, я девятый. Темпированный отряд разделился поотделенно. Солнце село, но прежде чем наступила ночь, мы уже были в приграничье, где сплошной полог зелени рвется над головой и джунгли мало-помалу превращаются в буш. Здесь мы устроили второй привал, куда более долгий, чем первый. На сей раз я и поел, и поспал – крепко, без снов.

Когда капрал тронул меня за плечо, Карлик висел в небе уже высоко. Луна Малая клонилась к закату, Луны Большой не было видно. Ночь перевалила за середину. Начиналась самая опасная фаза операции. Буш не джунгли, ночью в нем прохладнее, и нет густейшего полога листьев над головой, гасящего свет ночных светил, зато столь уместно маскирующего тепловое излучение человеческого тела. Засечь нас с орбиты или патрульного катера теперь ничего не стоило, и спасти нас могла либо беспечность землян, либо наша ускоренность. Что подумал бы оператор, увидев на экране несколько точек, мчащихся сквозь заросли со скоростью в тридцать-сорок километров в час? За кого он принял бы эти точки – за диверсионную партизанскую группу или за стайку животных? Обеспокоил бы он начальство тревожным докладом среди ночи?

Три к одному за то, что нет. И даже десять к одному, если он хотя бы понаслышке знал, что такое наш буш.

К тому же выдвигаться для диверсии во второй половине ночи совсем не характерно для партизан. Ведь диверсионная группа не успеет скрыться в джунглях до рассвета!

Откуда было знать оператору, если он нас видел, что на этот раз мы не собираемся по обыкновению ударить и отскочить? Мы собирались ударить так, чтобы отскакивать было незачем. Один удар – но сокрушительный. Может, кто-то и надеялся, что у нас будет еще одна попытка, но только не бойцы штурмовых групп. Второй раз земляне найдут, чем нас встретить, даже если мы сумеем получить еще одну посылку с Марции и засунем в каждого бойца по килограмму «темпо».

Знали ли земляне о наших темпированных бойцах? Вопрос без ответа. Я извелся, пытаясь заставить себя думать о чем-нибудь другом, да только все без толку. Если они знали, то наверняка не позволили бы нам даже приблизиться к Степнянску и другим городам и опорным пунктам захватчиков. Я знал, что в это самое время десятки отрядов выдвигаются из джунглей и спускаются с гор, чтобы начать одновременно по всей Тверди. И на Большом материке, и на Северном. В идеале всюду, где находилось хоть одно подразделение земных десантников, оно должно было быть атаковано и уничтожено. И все это – без утвержденного Штабом единого плана, практически без связи… Только дата и время. Подробности – на усмотрение местных командиров.

Кошмар.

Правда, твердиане – люди обстоятельные, этого у нас не отнять. И с самодисциплиной у нас все в порядке, когда есть общая цель. Надежда на успех у меня все-таки была – пусть смутная, пусть зыбкая, но лучше уж такая, чем никакой.

– Не страшно? – шепнул я одному из бойцов.

Тот лишь пожал плечами в ответ и пробормотал, что все в воле Аллаха. Почудилось что-то знакомое. Ба, да я знал его! Старший брат несчастного Джафара, не тот, который тронулся умом после обработки в полиции, а другой. Помнится, у Джафара было несколько братьев, и все на «д». Как этого-то зовут: Джамаль, Джавдет?..

– Дауд, – напомнил он, когда я не постеснялся прямо спросить его. – Я тебя помню. Ты был с Джафаром, когда он погиб.

– Да.

– Ты убил его?

Спрошено было бесстрастно – и с таким же бесстрастием я был бы зарезан, уверься Дауд в том, что именно я был причиной смерти Джафара. Пусть бы его потом расстреляли, пусть даже вся операция оказалась бы под угрозой срыва – плевать. У махдистов, даже адаптивных, своя логика.

– Нет. Не я.

– Ты не смог его защитить?

– Да.

– Как он умер?

– Я ведь уже рассказывал. Дикий кот. Я убил кота, но было поздно.

– Ложь.

Я вздрогнул.

– С чего ты взял?

– Просто чувствую, – сказал Дауд. – Я верю, что ты не убивал Джафара, но и кот его не убивал. Мой брат умер иначе. Я хочу знать: как? Я много лет хочу это знать.

Вот еще эмпат на мою голову! Главное, очень вовремя! С его чутьем ему бы в контрразведке работать, а не в атаки ходить. Цены бы ему не было.

– Он погиб по недоразумению, – сказал я. – Никто не виноват.

– Это случилось при тебе?

– Да.

– Ты знаешь, где его могила?

– Да. Потом покажу.

– Как он умер?

– Был застрелен в голову. Никаких мучений.

– Кто его убил?

– Это трудно объяснить, – помявшись, сказал я. – Нужно время.

– У нас есть время. Кто его убил?

– У тебя, может, и есть время, а у меня его нет, – огрызнулся я. – Мне думать надо и наблюдать, раз я наблюдатель… Потом, солдат, всё потом, после операции…

Не знаю, почему я назвал его солдатом. Он им и был, а я представлял здесь Штаб, но есть вопросы, не решаемые при помощи субординации. Дауд все же замолчал, а я спросил себя: вправе ли я рассказать ему о разведчиках марциан, старавшихся не оставлять живых свидетелей их присутствия на Тверди? Ведь марциане теперь наши друзья. Эгоистичные, конечно, но ведь выбора у нас нет…

Там посмотрим, решил я. Еще не факт, что мы оба останемся живы, а если хоть один из нас погибнет, то вопрос снимется сам собой.

Иногда и война имеет свои преимущества.