Всеслав Соло - Астральное тело

На предметы у меня не было времени, да и все они являлись в существенном смысле недосягаемы для меня, предметы земли.

Итак, я внедрился в один из Викиных снов! Но сделать это было невероятно трудно!

Вика была неимоверно и основательно к этому времени набожна!

На ночь она читала страшные молитвы, которые огнем обступали всю ее квартиру, и даже к утру, когда огонь угасал, я все равно не мог, как ни старался, пробраться к астральному телу девушки, потому что вся квартира хоть и не была объята мощным пламенем молитвенности, но продолжала являться передо мною непроницаемой, и все это из-за крестных знамений, наложенных еще с вечера на стены, окна, пол и потолок, на все двери квартиры. Вика исполняла свои божественные манипуляции исправно!

Я все мог видеть сквозь эти стены, пол и потолок, окна и двери, но пройти, просочиться сквозь них мне не удавалось: каждый раз неведомая преграда Викиной веры останавливала ход моего астрального воображения!

Но все-таки среди всяческого рода божественных построений улучил я момент.

Мне посчастливилось, это было так: Вика прилегла на диване посмотреть телевизор и незаметно уснула без крестов и молитв. Тут-то я к ней и пробрался!

Вначале я обернулся перед ней ее мамой, живущей в деревне, и позвал девушку прогуляться в астральный лес.

На поляне мы остановились. Вика подошла к своей маме, и обняла ее, и поцеловала в щеку, и крепко прижалась к груди.

«Пора!» — подумал я и поспешил обернуться в свое, земное обличие!

Вика ничего не соображала, она приняла эту метаморфозу как должное и тут же принялась со мною целоваться.

— Сереженька, — говорила она. — Я люблю тебя, миленький!

Мне тоже, по старой памяти, захотелось предаться страсти, и я познал Вику, и мы наслаждались в томительно-нежных переливах воображения.

Потом я увидел, как Юра едет в автобусе домой, ему оставалось две остановки и потом еще минут пять хотьбы, значит, мое время пребывания в Викином сне ограничивалось уже десятью минутами.

— Хватит! — резко, неожиданно для девушки отрубил я и отклонил таявшую Вику от себя, крепко держа ее за плечи.

— Ну, Сережа! — упрямо капризничала она.

— Слушай внимательно! — предупреждающе и довольно сурово сказал я и встряхнул девушку за плечи. Она встрепенулась, опьяненная страстью, но насторожилась.

— Это — не сон! — как можно внушительнее определил я для Вики. — Все, что я буду говорить, запомни и слово в слово передай Юре! Ясно?

— Ясно… — пристально присматриваясь ко мне и словно что-то вспоминая, покорилась она…

Вика рыдала, сидя на диване. Юра суетился возле нее: успокаивал, подносил воду в стакане, становился перед девушкой на колени и целовал мокрые от слез щеки.

— Я умоляю тебя, расскажи все по порядку, Викочка, я знаю, я чувствую, что это серьезно. Ну перестань, родненькая, не плачь! Мы должны ему помочь! Что он еще, сосредоточься, пожалуйста, что он еще сказал? уговаривал девушку Юра.

Наконец, мне это надоело, и я выдернул из Викиной головы, будто серебристый волосок, мысль о жалости ко мне, и Вика тут же успокоилась, словно актриса, выходя из роли и переходя на разговор с режиссером о генеральной линии спектакля.

— Он сказал, — проговорила она рассудительно улыбнувшись, — чтобы ты, Юра, не пугался встречи с какой-нибудь неожиданностью в твоей жизни или таинственностью и не бежал бы рассказывать об этом всем, кому ни попадя, а так же не вздумал идти на прием к психиатру при обнаружении необычного! Словом, передал тебе Сережа, что бы ни происходило — это будет дело его рук. И еще… — Вика призадумалась. — И еще он сказал: «Это все необходимо для моего спасения, Астрал — действительно существует!» — это буквально его слова!

— Повтори еще раз, — попросил Юра.

— «Это все необходимо для моего спасения, Астрал — действительно существует!» — повторила девушка.

Чтобы ситуация не показалась странной при воспоминании о ней, по крайней мере для Вики, за Юру я теперь был спокоен, я вернул серебристый волосок мысли о жалости ко мне обратно в искрящуюся голову девушки, и Вика снова, будто опомнившись, разрыдалась…

ПОСЕЩЕНИЕ

Сабинушка, зябко поджав ножки, спала в соседней комнате на раскладушке. Наташа, медленно, на цыпочках мыла посуду на кухне…

Теперь у меня дома многое существенно изменилось: моя мама уступила свою комнату, а сама перебралась в мою спальню. В ту же, мамину, комнату перенесли и меня, точнее — мое земное тело, и уложили его на диван, и отгородили легкой разноцветно ширмой. Так и вышло — из одной маминой — две комнатки. В первой едва помещался диван с моим земным телом, в другой комнате среди остальной меблировки настороженно проживала моя таинственная семья: уже двухлетняя дочурка и Наташа, жена…

Вначале я приблизился как можно ближе к физическому плану, так притиснулся к его плотным красочным формам, что меня увидеть конечно нельзя было бы, но если бы кто-то, например, Наташа, вошел бы сейчас в комнату, он наверняка бы ощутил теплоту моего зависшего воображения здесь, посредине комнаты, возле Сабины.

Конечно, такая густота моих чувств значительно утяжеляла мое психическое равновесие, и теперь оно существенно походило на чисто земное состояние, состояние, когда человек может и выйти из-под собственного контроля, и натворить чего-либо такого, в чем он потом будет раскаиваться и сожалеть. Но ничего поделать было нельзя, ибо лишь в таком астральном сгустке, состоянии утяжеления, концентрации, насколько это было возможно в моем арестантском положении, концентрации моих чувств в отъединенную теперь от земного тела сущность, мог я смутно, но различать подлинность физических, плотных очертаний земли, а не довольствоваться надоедливо-доступным: пластилиновостью и гармоничным простором Астрала!

Сабине в это время снился удивительный сон!

Девочка ласкала мамины груди, целовала их и потихонечку, наслаждаясь, отсасывала из них молоко, которое покапывало у нее с розового подбородка на колени. Обе они, мама и дочь, блаженствовали, были голенькие, нежились и целовались…

Не знаю, что руководило мною, но я, будто погибающий от неистощимого голода, увидевший спасительную монету, кинулся к земному телу моей дочери!

На несколько секунд я остановился возле этого тела, и у меня промелькнули стихи, которые когда-то пытался я посвятить Викиной дочери, но так и не окончил их:

Девочка-кокеткаНа велосипеде,Будто бы конфетка,Крошка мятный ветер!Крохотные далиПривлекают девочку,Колесо педалятНожки, словно белочки!..

«Стоп», — попытался я сказать себе внутренним всплеском воли, но мои отчаянные барьеры нравственности и самообладания рушились…