Алексей Барон - Эскадра его высочества

GF — MN: Гюстав Форе — Мартин Неедлы…

Теперь оставалось ждать, разыгрывая столь привычное бубудускам беспросветное отчаяние обреченного. Гюстав успешно справился с этой задачей в скромном (деньги уже следовало экономить) ресторанчике, где напивался на глазах по крайней мере у четырех пискалов.

Переигрывать, впрочем, не стоило. Поэтому когда один из обратьев слишком уж злорадно ухмыльнулся, съер Форе не задумываясь съездил ему в то, что называлось лицом. А в его лице — всему ордену Сострадариев. С большим удовольствием и от всей души. Так, чтоб фингал занял как можно больше площади. Чтоб багровел, синел и зеленел не меньше месяца.

И на душе заметно полегчало. Больше, чем от муромской водки.

После расставания с Мартином прошло довольно много времени. Больше трех лет.

Тем не менее уже на следующий день вместо букв, оставленных Гюставом, красовался призыв посетить трактир некоего мэтра Портобелло. И на соляном складе, и на пожарной вышке. Случайное совпадение практически исключалось. Гюставу явно указывали место встречи, но не ее время. Потому и приходилось ждать. Вопреки всем намекам упомянутого Портобелло.

Кабатчик между тем принес новую бутылку и отправился за стойку. Там он принялся перетирать оловянные кружки, однако занимался этим недолго, вдруг отчего-то насторожился.

Собаки во дворе залаяли громче, взвыли, потом одна из них заскулила. Распахнулась дверь. Десяток матросов во главе с рослым бородатым малым ввалились в залу. Хозяин тут же подобострастно засеменил им навстречу.

— Здорово, Портобелло, — весело сказал бородач. — Там собачонку твою малость пришибли, ты уж извиняй.

— И ты не сердись, Рикки. Сам понимаешь, без раннего предупреждения в моем деле никак нельзя.

— Понимаю, — сказал Рикки. — А кто это за моим столом якоря бросил?

— Неизвестно, — ответил кабатчик. — Полагаю, у господина здесь дело.

— Дело? Да еще у господина? — удивился Рикки. — Здесь? Любопытно, любопытно.

Он решительно прошагал в угол, пододвинул табурет и уселся прямо перед Гюставом.

— Добрый вечер, сударь. Вы здесь новичок, могли и не знать. Видите ли, я с приятелями иногда ужинаю за этим столом. Привык, знаете ли. Полагаю, вы такую привычку завести еще не успели. Посему, будьте добры избрать другое место.

Тон и смысл сказанного настолько превышали пределы допустимого для капитана гвардейских кирасир, пусть и бывшего, что Гюстав не стал тратить слов. В подобных обстоятельствах его не раз выручала мгновенная решительность. В таких обстоятельствах колебаться — значит сразу проигрывать. Молодчиков, подобных Рикки, съер Форе повидал не так уж и мало, начиная еще с казарм кадетского корпуса. Получив одну уступку, они сразу требуют следующую, покрупнее.

Гюстав встал и тяжелый стол послушно, как-то сам собой перевернулся на бок, едва не придавив наглецу ноги. Остатки вина щедро выплеснулись на панталоны Рикки.

Пока бородач хлопал ресницами, Гюстав деловито извлек пистолеты и взвел курки.

— Альбанец? — спросил он.

— И что? — спросил бородач.

— Дул бы в свой Альбанис, вот что. Тут у нас попадаются рифы, мореход.

— Да вы, сударь, забияка, — изумленно сказал Рикки. На его щеках медленно проступал румянец.

За спиной предводителя захохотали матросы. Гюстав мельком глянул на них, и те вдруг примолкли. Кой-чем серьезным на них сквозануло. Почуяли, бродяги.

Гюстав быстро соображал. Старика и юнца в расчет можно было не принимать, но оставались еще и остальные. Вдобавок Портобелло со зловещим видом запер дверь на засов.

Вот это было смешно. Чудило, зачем человеку дверь, если рядом есть окно? Вряд ли такой тертый калач, как Портобелло, этого не понимал. Видимо, трактирщик своими действиями просто показывал, на чьей он стороне. И молча советовал этим самым окном воспользоваться. Пока еще имелась такая возможность.

Запоздало взвизгнули женщины.

— Тихо, дуры, — рявкнул кабатчик. — Ну-ка, убирайтесь через кухню. Да поживее!

Публика поредела, но у оставшихся физиономии были до удивления неприятными.

— Что же вы не стреляете, сударь? — полюбопытствовал Рикки. — Прикидываете, сколько можно свалить из двух пистолетов? Лично мне сдается, что двоих, не более.

Гюстав молчал, глядя ему прямо в глаза. Бородач озадаченно сказал:

— М-да, не припомню таких отчаянных в полиции его величества. Жаль, что дело так далеко зашло, съер. Не стоило мебель переворачивать.

— Не стоило хамить.

— Возможно. Однако сдать назад уже не получится. Ни у вас, ни у меня. Но вот что могу предложить. Потрудитесь убрать свои стрелялки. Там, на поясе, у вас еще что-то подвешено. Условие таково: одолеете меня, вас никто не тронет. Устраивает?

— Нет. Возможно, вам бы я и поверил, но остальному обществу — слуга покорный.

— Тогда стреляйте, — усмехнулся Рикки. — Вот он я, в чем заминка?

— А, черт с вами, — сказал Гюстав.

— Черт всегда с нами.

— Сейчас проверим.

Гюстав отпихнул ногой табурет и вышел из-за стола. Выкованный из прекрасной стали клинок с тихим звоном покинул ножны.

— Денхорн? — спросил Рикки.

— Угу.

Рикки кивнул. Свою шпагу он вынул с тем же звоном. Легко, даже с некоторой ленцой отразил первый пробный выпад. Противник чувствовался не слабый.

Контрвыпад, звон парирующего удара, и чья-то ненароком подставленная нога, которую Гюстав с удовольствием припечатал тяжелым армейским сапогом.

— Ох, мозоли, мои мозоли, — запричитал верткий кривоносый матрос.

Рикки бросил на него взгляд.

— Все, все, капитан. Старый Джованни отныне честен, что твой анге… тьфу, черт! Подвернется же на язык такое.

Противники остановились, оценивающе разглядывая друг друга. Неожиданно из кухни прибежал испуганный Портобелло.

— Прячьте шпаги, господа, прошу вас!

— Прячьте, же! Полиция!

Снаружи долетел заливистый лай. Послышались мерный топот, голоса, лязг железа.

Недобро усмехаясь, Рикки посмотрел на Гюстава.

— Кажется, вы в чем-то меня подозреваете? — багровея, спросил Гюстав.

Вместо ответа Рикки сделал сильный и очень быстрый выпад. Гюстав успел лишь немного отклонить лезвие, прорвавшее рукав и оцарапавшее плечо.

— Ребята! — завизжал кривоносый Джованни. — Бей бей пискала! Это он, он альгвасилов навел!

Приглашение было принято. В Гюстава полетели табуретки, каминные щипцы, тяжелые оловянные кружки, пущенные, впрочем, не очень верными руками. По-настоящему опасным оставался один Рикки. Он кружил, делал обманные движения, выбирая момент для неотразимого удара. И молчал.