Шарон Ли - Местный обычай

Эр Том встревоженно посмотрел на него.

— По-моему, ее болезнь все сильнее на нее давит.

— Мне тоже так кажется, — согласился Даав и решительно стряхнул с себя странное оцепенение. — Сегодня вечером я приду, чтобы оказать тебе поддержку, можешь не сомневаться. До скорой встречи, милый.

— До скорой, Даав.

«Вот так, Энн Дэвис! А ты так гордилась своим зеленым платьем и считала себя такой нарядной!»

Это новое платье тоже имело глубокий вырез и плотно облегало ее талию. На этом его сходство с зеленым кончалось.

Широкий воротник поднимался вверх, расправляясь, словно цветок, чтобы обрамлять ее лицо. Длинные рукава ниспадали изящными складками, привлекая внимание к пальцам, а юбка до пола, обманчиво узкая, имела разрез, позволяющий делать привычно широкие шаги.

Эйла дэа-Лорн одернула юбку, добиваясь более красивых складок, и улыбнулась.

— Да, — сказала она, отступая и сжимая перед собой руки. — Думаю, его милость будет доволен.

Не успела Энн ничего на это ответить, как крошечная модистка подняла палец.

— А теперь слушайте меня, леди. Платье — это хорошо, и драгоценности Мунела никому не стыдно бывает надеть. Однако если вы будете разумны, то примете мои советы относительно некоторых вопросов. Во-первых, волосы. Зачешите их наверх. Да, я знаю, что они у вас не длинные. Наверх и назад тем не менее. Воротник задуман для того, чтобы обрамлять лицо. Немного смело, признаю, но не развязно. Возможно, характеризует изысканность, которую мастер-купец может встретить — и оценить — далеко за орбитой Лиад.

Она удовлетворенно потерла руки.

— Вы хорошо двигаетесь, у вас плавная, красивая походка. Платье сшито так, чтобы это учесть. Ваши пальцы… Они такие красивые, ваши пальцы! Демонстрируйте их, вот так. — Она приподняла руку и быстро повернула кисть. — Попробуйте.

Энн скопировала жест портнихи. Рукав легко скользнул с ее запястья, открыв изящные сильные пальцы.

— Хорошо, — одобрила Эйла. — Самобытная личность — сама себе Кодекс. На всей Лиад нет никого, кто был бы на вас похож. Правила, которые вас связывают, находятся не на планете, а в вас самой. Помните об этом и держите голову — вот так! Э? Многим придется задирать голову, чтобы полюбоваться вами, но это их проблема, а не ваша. Будут и такие, кто будет отворачивать лица и кричать, что вы не такая, как они.

Она подняла руку, пряча наигранный зевок.

— Увы, невежи встречаются даже в самых высоких Домах.

Энн бледно улыбнулась и наклонила голову.

— Вы очень добры, давая мне советы.

— Ха! — Эйла отмела ее благодарность энергичным взмахом руки. — Я не хочу, чтобы мои труды пропали втуне, только и всего. — Она улыбнулась и начала собирать свои швейные принадлежности. — Его милость намерен устроить вам красивый дебют, так что мне будет выгодно, если это платье понравится.

Будет забавно посмотреть, как вас примет свет, леди. И как вы примете его.

Шан капризничал и куксился. Он бегал из конца в конец детской, и даже «Доскобуч» не мог удержать его внимания дольше, чем пару минут. Все попытки Энн привести его в более спокойное состояние заканчивались полной неудачей. Наконец, чувствуя, что ее напряженные нервы вот-вот лопнут, она посадила его себе на колени, решив, что нежные объятия будут полезны им обоим.

— Нет!

Он дернулся от нее. Его тело было напряжено, серебристые глаза расширены.

— Шанни!

— Нет! — снова крикнул он и оттолкнул ее руку, что было настолько нехарактерно для Шана, что она изумленно его отпустила.

— Мирада! — Он топнул ногой, гневно глядя на нее. — Хочу Мираду! Уходи! Уходи, плохая ма!

И с этим он убежал, сломя голову помчавшись по длинной детской, — и оказался в руках госпожи Интасси, которая как раз вошла в игровую через дверь, которая вела в отдельную кухню детских апартаментов.

— Плохая ма! — крикнул Шан, обхватывая няню за ноги и утыкаясь лицом ей в платье. — Хочу Мираду!

— Все это хорошо, — отозвалась госпожа Интасси на земном, твердо и непреклонно. — Однако вы не слишком добры к вашей матушке. Вам следует попросить у нее прощения.

— Нет! — упрямо сказал Шан, отказываясь поднять голову. Чувствуя сильную тошноту, дрожащая и измученная Энн встала и покачала головой крошечной няне, бывшему разведчику.

— Не важно, — проговорила она, заметив, что у нее дрожит голос. — Если он не хочет, чтобы я побыла с ним здесь, я уйду.

Она повернулась к двери, не заметив встревоженного взгляда госпожи Интасси.

— До свидания, Шанни, — сказала Энн. — Может быть, мы увидимся с тобой завтра.

Дверь детской закрылась у нее за спиной.

Спустя какое-то время она лежала в постели, тупо глядя в стеклянный купол над кроватью. Лиадийское небо было ярким, зеленовато-голубым и безоблачным.

Яркий свет терзал ее, выжигая из головы смятенные мысли, превращая чувства в пепел.

Когда она снова открыла глаза, яркий свет поблек. Она повернула голову на подушке. Часы у кровати сказали ей, что на подготовку к собранию у нее осталось два часа.

Вздыхая, чувствуя себя не только усталой, сколько выжатой — лишенной всех мыслей, эмоций и намерений, не считая ее плана, — она встала с широкой кровати, посмотрела в зеркало у противоположной стены комнаты и нахмурилась.

На туалетном столике под зеркалом среди знакомых вещей оказались две непривычные шкатулки.

Большая шкатулка была обтянута шикарным малиновым бархатом. Энн подняла ее крышку.

Там оказалась веревка, свитая из трех золотых нитей — розовой, желтой и белой, плачущих капельками желтых бриллиантов, цвет которых точно повторял цвет ее наряда. Крошечные желтые бриллиантовые подвески на серьгах — сверкающая прелесть. Плетеные золотые гребни и шпильки, усыпанные желтыми осколками, чтобы уложить волосы, зачесав их наверх и назад.

Энн смотрела на сокровища бархатной шкатулки — на драгоценности, стоимость которых была больше, чем она могла бы заработать за всю свою жизнь, созданные для того, чтобы оттенить один наряд, который, в свою очередь, создан для одного вечера…

«Его милость намерен устроить вам красивый дебют».

Энн вздохнула, ощутив, пожалуй, едва заметное облегчение.

Теперь у нее будет достаточно денег, чтобы оплатить перелет. Домой.

Меньшая шкатулка была деревянной, с резьбой в виде лоз и цветов, а в центре оказалась вставка с инкрустацией из слоновой кости. Открыв ее, она обнаружила квадратик сложенной кремовой бумаги. На верхней части неуверенными земными буквами было написано ее имя.

Буквы внутри листка были лиадийскими, уверенными и четкими.

«Моей любимой. Чтобы сказать здравствуй и никогда не говорить прощай. Эр Том».