Михаил Ляшенко - Человек - Луч. Фантастический роман с иллюстрациями

— А что? — убеждала она Пашку и Бубыря. — Юра нас любит? Любит. Ему хочется нас повидать? Хочется. А желание больных надо удовлетворять, их нельзя нервировать…

Она попробовала изложить свою теорию Анне Михеевне, но Женя ее прогнала.

Тотчас Нинка решила, что их главный враг — Женя.

— У нее такой характер, — объясняла она. — Ей всегда хочется быть главной. Командовать. Чтоб все ее видели…

Однажды Паверман, заблудившись на корабле, налетел на грустивших ребят. Поправив очки и взъерошив и без того стоявшую дыбом шевелюру, он подступил к Лёне и вдруг вспомнил, что должен готовить из него ученого.

— Что ты делаешь? — спросил он. — Мне кажется, ты теряешь даром время.

— Нет, мы думаем, — возразил Лёня. — Мы соображаем.

— Вот как! Что именно?

— Понимаете, — Лёня решил, что профессор Паверман может пригодиться, — нам очень хочется повидать Юру. Мы же старые друзья! Никто из вас, даже академик Андрюхин, еще не знал Юру, а мы уже были знакомы…

— Ты уверен, что знал Юру до академика Андрюхина? — сердито спросил Паверман. — Что ты познакомился с ним раньше, чем мы?.. — Словно спохватившись, он добавил: — А ты знаешь, что такое фамильярность?

— Нет, — сознался Лёня.

— Но ты применяешь ее на практике! Ты называешь просто Юрой человека, которого сопровождает на родину эскадра военных кораблей Советского Союза и военные корабли всех стран! Он — Человек-луч, гордость нашего отечества, а ты…

— Что ж, вы, может, думаете, если он Человек-луч, — немедленно вмешалась Нинка, — так не будет играть за «Химика»?

— За какого «Химика»? Вы же ничего не понимаете! — Паверман схватился за голову. — Дети…

Бубырь тотчас заерзал, оглядываясь по сторонам.

— Чего ты ищешь?

— Детей, — ухмыльнулся Бубырь. — Нет, правда, Юра будет играть за «Химика», хоть сделайте его десять раз лучом! Давайте пойдем и спросим его. Хотите?

— К нему, — торжественно заявил Паверман, — имеют доступ только Женя, Анна Михеевна и академик Андрюхин…

Наверное, профессор Паверман все же поделился с кем-нибудь этим разговором, потому что вечером, когда ребята уже укладывались спать, к ним таинственно заглянул сам Иван Дмитриевич Андрюхин.

Он закрыл за собой дверь и, сунув руки в карманы широких брюк, принялся прохаживаться между кроватями, хитро поглядывая на ребят, замиравших от любопытства.

— Спите? — спросил он наконец.

— Ага! — радостно хихикая, хором ответили Бубырь и Нинка.

— Вот и чудесно. Животы, носы, руки, ноги в порядке?

— В порядке! — подтвердили Бубырь и Нинка.

— А может быть, вы бациллоносители? — подумав, спросил он страшным голосом.

— Нет, нет, нет! — завизжала Нинка.

А Бубырь просто не знал, что это такое.

— Очень хорошо, — сказал Андрюхин, щелкнул Бубыря по носу и ушел.

Ребята тотчас уселись на своих кроватях и вытаращили друг на друга глаза.

— Орлы, не спать! — завопил Бубырь. — Сейчас мы пойдем к Юре!

— Пойдешь ты, как же! — не удержалась Нинка, всей душой веря, что Бубырь прав, и не спуская глаз с двери…

Но прошло полчаса, час… Заглянул приставленный к ним матрос и, ворча, выключил свет.

— Спать, воробьи! — хмуро сказал Пашка и демонстративно повернулся носом к стене.

На следующее утро их разбудили на рассвете. Женя вывела ребят на ют, усадила в плетеные кресла, сунула по булке с маслом и велела сидеть.

— А если кто будет гнать, скажите — вам здесь приказал сидеть сам адмирал.

И ушла.

Вскоре появились во главе с боцманом матросы и принялись натягивать леера, отгораживая именно ту часть палубы, где находились ребята.

— А ну давай отсюда! — хмуро брякнул боцман.

Проиграв партию в шахматы, он про себя совершенно твердо решил, что не дело ребятам быть на боевом корабле.

— Нам сам адмирал позволил! — заявил Бубырь.

— Я тебе покажу адмирала! — И боцман, ухватившись за плетеное кресло, поднял его было вместе с Бубырем, но откуда-то сверху начальственный голос коротко приказал:

— Отставить!

Торопясь поставить кресло, боцман чуть не уронил его.

— Продолжать работу! — изрек тот же голос.

После этого боцман решил, что Бубырь — самое серьезное испытание для моряка. Замкнув ребят в тугую ограду лееров, матросы ушли, зато вскоре начали накапливаться пассажиры линкора — ученые, писатели, журналисты, официальные представители правительств. Они толпились с двух сторон отгороженного пространства, оставляя свободной сторону, обращенную внутрь корабля. Ребята начинали чувствовать себя неловко. Было такое ощущение, что их посадили в клетку, а вокруг собираются зрители, правда с очень почтительными, даже радостными лицами, но явно ждущие чего-то. Ребята заерзали в своих креслах, пряча глаза от толпящихся взрослых и внимательно рассматривая зеленую бездну за бортом. Они не решались на глазах у всех переговорить друг с другом и выяснить, что же это все значит.

Вдруг раздались негромкие, осторожные, ласковые аплодисменты. Все смотрели в глубь корабля, на проход, по которому меж двух шеренг матросов в парадной форме медленно катилось большое кресло.

В нем с растерянным лицом, встревоженным и радостным одновременно, полулежал Юра Сергеев.

Ребята узнали его сразу, но сердца их сжались, когда они увидели, какой он стал худой, слабый и бледный до желтизны. Какой он стал беззащитный! Словно охраняя его, ни разу не взглянув по сторонам, не спуская глаз с Юры, шли по бокам Анна Михеевна и Женя, а сзади — академик Андрюхин.

Ребята давно встали со своих плетеных кресел и, не зная, что делать, то передвигали кресла в угол, то начинали тоже аплодировать, то оправлялись, стараясь принять независимый вид. Леера приподняли, кресло проехало к самому борту линкора, и тотчас на всех кораблях эскорта загремела музыка; заглушая ее, понеслись радостные крики, суда одно за другим стали выбрасывать сигналы: «Китайские моряки никогда не забудут этой минуты!», «Мы постараемся быть достойными вашего подвига, товарищ Сергеев!», «Человек-луч — ура!», «Да здравствует Человек-луч!..» При виде этого величественного зрелища, при первых звуках музыки и восторженных криках, приветствовавших его появление, Юра, забыв обо всем, хотел встать, но твердые руки не дали ему даже пошевельнуться.

Тогда он негромко заговорил:

— Дорогие мои друзья… Мне жаль, что я не могу всем вам пожать руки! Но произошла ошибка. Меня приветствовать не за что! Как и вы, я всем обязан нашей Родине, давшей нам среди других чудес великую науку нового общества! Многим мы с вами обязаны тем, кто ее создает, и прежде всего — великому русскому ученому Ивану Дмитриевичу Андрюхину… Не могу скомандовать кораблям салютовать в его честь, в честь науки… И все же я дам свой салют!..