Виталий Забирко - Путевые записки эстет-энтомолога

Солнце все более склонялось к горизонту, и, по моим расчетам, до наступления ночи оставалось не более двух часов. От однообразного пейзажа и монотонной размеренной ходьбы восприятие окружающего притупилось, и я увидел криницу с чистой водой, когда чуть не ступил в нее ногой. В общем, и не мудрено было не заметить — бортик небольшой, около метра в диаметре криницы выступал из травы всего на пару сантиметров и был сплетен из стеблей все той же багряно-ржавой растительности. Мгновение я недоуменно смотрел на воду и только затем понял, что хочу пить. Причем давно.

Опустившись на колени, я осторожно потрогал бортик криницы, но плетение из хрупких стеблей оказалось необычно прочным, и тогда я оперся на него ладонями, наклонился и стал пить. Вода была чистой, холодной, с едва ощутимым запахом прели. За те несколько часов, которые я пробыл на Сивилле, этот запах настолько въелся в сознание, что невольно вызывал в душе осеннее меланхолическое настроение. Даже желание поймать Moirai reqia поблекло, словно увядающая листва, утратив перво-степенность и притягательность. Запах осени разбудил во мне генетическую память поколений, и пелена безотчетной грусти окутала сердце.

Утолив жажду, я сел на траву возле криницы и усилием воли попытался вернуть утраченное настроение. Но не получилось — над всем доминировало понимание краха экспедиции из-за отсутствия ловчих снастей. И даже если мне повезет поймать экзопарусника голыми руками, вряд ли сивиллянки перебросят трофей вместе со мной на космическую станцию. Исчезновение «посторонних предметов» из карманов и тела говорило об этом более чем красноречиво. Оставалось одно — увидеть экзопарусника вблизи, внимательно рассмотреть со всех сторон в различных ракурсах, чтобы, вернувшись домой, провести мнемоскопирование собственного мозга и создать виртуальную копию Moirai reqia. He ахти какая «добыча», но тоже раритет, поскольку изображение таинственного экзопарусника Сивиллы не приводилось ни в одном официальном документе. О нем не было даже упоминания — ходили только слухи…

Чтобы отвлечься от невеселой перспективы, я принялся рассматривать бортик криницы. Переплетение застывших до каменной твердости стеблей было неплотным, но вода в просветы не просачивалась. Знакомый эффект: аборигены Пирены еще и не то умели — достаточно вспомнить глиняные чаши Тхэна, непоколебимо висевшие над костром, опираясь на хрупкие тоненькие прутики. Чтобы окончательно убедиться в своей правоте, я попытался расшатать край плетеной чаши — вначале легкими движениями, затем не стесняясь в применении силы. Бесполезно. Чтобы деформировать травяное плетение, подвергшееся психокинетическому цементированию, нужен был мощный гравитационный удар. Либо отмена психокинетического воздействия.

Сорвав в стороне оранжево-красную травинку, я рассмотрел ее на свет. Хрупкий стебелек был настолько перенасыщен влагой, что просвечивал на солнце, как стеклянный. Несомненно, что основным компонентом фотосинтеза этого растения являлся хлорофилл d — именно он обусловливает красный цвет, хрупкость структуры и водянистость. Но почему небо над Сивиллой зеленоватое? Кислород придает атмосфере голубой цвет, а из всех газов, обеспечивающих атмосфере зеленый, есть только один — хлор. Но будь в воздухе Сивиллы хлор, я бы не сидел сейчас на траве и не решал эту загадку — уже первые несколько вдохов привели бы к летальному исходу.

Я раздраженно отбросил травинку — нашел, чем голову забивать! — и попытался встать, чтобы продолжить путь. Но тут же охнув, снова сел. Я натер ноги! Это было настолько неожиданно, что некоторое время я в полном недоумении рассматривал бригомейские кроссовки. Натереть в них ноги невозможно ни при каких обстоятельствах! Разве что на Сивилле…

Второй раз разувшись, я уже не рассматривал ступню, а внимательно изучил внутреннюю поверхность кроссовки, ощупал ее, вытащил стельку. Так и есть, псевдоживая санитарно-гигиеническая структура кроссовки умерла, и оставшаяся оболочка теперь ничем не отличалась от обыкновенной обуви. В нехорошем предчувствии я отшвырнул кроссовку, лихорадочно дернул «молнию» на куртке, расстегнул и попытался активировать биотраттовый комбинезон. Никакой реакции не последовало. Биотратт утратил свои санитарно-гигиенические и мимикрирующие свойства точно так же, как и кроссовки. Не знаю почему, но очень уж хотели сивиллянки, чтобы я предстал перед ними в чем мать родила. Фигурально говоря, конечно. Однако в одежде и обуви, утративших функциональные особенности, я чувствовал себя приблизительно так, как чувствовал бы себя, скажем, кардинал Ришелье, появившись на приеме у короля с фиговым листком вместо мантии. Каждому уровню цивилизации свои одежки…

Словно ощутив мое смятение, темная масса в глубине сознания колыхнулась, и я до крови закусил губу, чтобы не позволить ей подняться на поверхность. Почему-то представлялось, если это давнее, заблокированное некогда воспоминание всплывет, то последствия будут аналогичны последствиям деяния Великого Ухтары на Раймонде. Только не вода озера Чако обратится в пыль, а мое сознание.

Чувствуя сквозь острую боль, как кровь медленно сбегает по подбородку, я обулся и встал на ноги. Твердое решение идти дальше вернуло мне душевное равновесие и позволило расцепить зубы. Самое главное — постоянно нагружать мозг работой, чтобы не возникали сомнения в бесполезности моей затеи. Праздность ума бередит душу и вызывает ненужные воспоминания.

Наклонившись над криницей, я смыл кровь, ополоснул лицо. Что-то с криницей было не так. Но дело заключалось не в чистой воде и не в плетеном бортике, зацементированном психокинетическим воздействием. Что-то странное было в самом ее существовании. Я отчетливо помнил, что почувствовал жажду лишь тогда, когда наткнулся на криницу. Значит, либо подсознательное желание напиться привело меня к воде, либо… Либо кто-то, предугадав это желание, соорудил криницу на моем пути. Что ж, этого следовало ожидать, поскольку вероятность того, что жаждущий в пустыне случайно набредет на колодец, чрезвычайно мала. Весьма благоустроенная планета, хотя лучше бы здесь природа была дикой и при мне находились ловчие снасти… Интересно, а когда я захочу есть, передо мной раскинется молочная река с кисельными берегами? Или трава заколосится бифштексами?

Я оглянулся и увидел на рыже-багряной равнине ровную, как по линейке, цепочку своих следов, уходящую за горизонт пунктиром будто запекшейся в кровь раздавленной травы. Еще одно подтверждение, что отнюдь не подсознание привело меня сюда—в поисках воды я бы петлял по равнине. И еще об одном сказали следы — на Сивилле не было крупных животных, в противном случае трава эволюционно приспособилась бы к такому воздействию: на земном лугу за мной в лучшем случае остался бы след примятой травы, но никак не раздавленной. Впрочем, не только крупных, но и мелких животных и даже насекомых я здесь пока не видел. Кроме плывущих высоко в небе экзопарусников.