Николай Лукин - Судьба открытия

Лисицын, гневно фыркнув, подхватил под руку Галущенко, побежал с ним в здание шахтного вентилятора. Тут вместе с машинистом вентилятора они взялись за блоки, передвинули огромные, как броневые плиты, заслонки — закрыли одни воздушные каналы под полом здания, открыли другие. Струя пошла в обратном направлении.

Через минуту, уже в своих похожих на скафандры шлемах, спасательная команда спускалась в шахту.

Клеть стремительно скользила вниз. Снизу, ей навстречу, веял мутный жаркий воздух. Запаха никто не чувствовал — под шлемами спасатели дышали чистым кислородом. А аккумуляторные лампы освещали белый дым, и видно было, — если присмотреться пристально, как он проносится мимо мелкими кудрявыми спиралями.

Сидя в клети, Лисицын с ненавистью думал о французе: «Сорок две тысячи ему… У-у, поганая трава!»

Пожар возник возле ствола шахты в подземной конюшне, где было сложено несколько сот пудов прессованного сена. Сено загорелось, наверно, от неисправных электрических проводов. Один конюх успел подняться наверх, второй принялся выводить лошадей, но задохнулся вместе с ними.

Когда Лисицын подошел к конюшне, сквозь дым просвечивали языки пламени. Горели бревна. Дальше, за конюшней, на пути к основным забоям шахты, огня не было. Там нечему было гореть: выработки, высеченные в камне, прочно стояли без крепления. Но именно туда, к местам, где в версте от конюшни работают люди, целый час с ведома Рамбо шел весь дым от пожара. Рамбо рассудил так: камень не загорится, лишних убытков не будет. А человеческих жизней он не принял в расчет.

Лисицын разделил команду на две группы: одни бросились строить глиняные перемычки, чтобы изолировать горящую конюшню, — за перемычками огонь потухнет сам собой; другие побежали искать пострадавших от дыма шахтеров, оказывать им помощь, выносить на свежий воздух. Спустя шесть часов обе группы кончили свою работу.

Перед отъездом с рудника Лисицын отругал фельдшера Макара Осипыча, который должен был явиться на аварию со спасателями первой очереди, но неизвестно почему промедлил и приплелся один, уже едва-едва застав команду здесь.

И Кержаков, и Галущенко, и остальные спасатели — все возвращались домой молча. У каждого до сих пор перед глазами черные тела людей, положенные длинным рядом в рудничной конторе, и врач с помощниками, осматривающий этот ряд. Итог пожара: семнадцать тяжело отравленных, четверо — насмерть.

По внешнему виду Лисицын казался только усталым. Однако в душе он болезненно переживал совершившееся сейчас преступление. Тут были и острая жалость к погибшим, и мысль о всеобщем бесправии, о том, что Рамбо не будет наказан, откупится взяткой, и беспокойный, не оформленный призыв к каким-то действиям.

А дома Лисицына ждала неприятность совершенно иного характера. Едва он вошел в спасательную станцию, он сразу увидел: дверь его комнат распахнута настежь. Вероятно, не запер ее сам, уезжая по тревоге. Ключ не в кармане, а торчит в замочной скважине…

Еще не зная того, насколько дело скверно, он ускорил шаг. Но заглянул и обомлел. И вторая дверь, в глубине, ведущая в лабораторию, тоже настежь открыта, а в лаборатории стоит приехавший от фирмы «Дрегер» инженер.

Немец держит тетрадь, в которой собраны главные результаты опытов и схема будущего промышленного фотосинтеза. Читает с таким интересом, что даже не поднял головы, когда Лисицын подбежал к нему.

Лисицын крикнул:

— Кто вам позволил, милостивый государь?! — и вырвал тетрадь из рук немца.

Крумрайх отнесся к этому невозмутимо. Посмотрел на Лисицына немигающим взглядом. Потом, как бы изумившись, спросил:

— Ваши труды? Неужели ваши, господин Поярков?

— Как вы осмелились?! — опять закричал Лисицын.

— О, синтез ваш высокой похвалы достоин! — сказал Крумрайх. — Предмет парадоксальный: штейгер в варварской Руси… Я поздравляю вас!..

Тем временем, наступая грудью, Лисицын оттеснял его к выходу из лаборатории. Крумрайх пятился. Незаметно для себя перешел в соседнюю комнату. Наткнулся здесь на круглый стол. С необычайной живостью расположился за ним: отодвинул стул и сел облокотясь.

— Вот это так! — воскликнул он. — Вот тут мы с вами сядем для беседы. Вам надо, господин Поярков, не сердиться понапрасну, а прилежно вникнуть в то, что я говорить намерен.

И он — нагловатый, самонадеянный юнец — уже чувствовал близость безошибочно верных комбинаций, какими он сумеет и взять этот синтез в свои руки, и извлечь из этого открытия огромные доходы. Из расчетов, которые он успел проштудировать в тетради, ему совершенно очевидно: штейгер не видит настоящих горизонтов, не подозревает, что химическое производство столь дешевых сахара и хлеба может привести к владычеству на оптовых рынках мира. Расчеты клонятся к созданию мелкой установки; значит, их автор не догадывается об истинной цене своих трудов. Ну, тем проще!..

Лисицын как бы навис над ним, стоя рядом с его стулом, хмурый, с кулаками, прижатыми к груди, еще не мывшийся после работы на пожаре, еще в пропахшей дымом брезентовой куртке.

Так глядя на Лисицына, словно имеет право поучать его, Крумрайх поднял палец и начал пространную речь. О, это отрадно, когда скромный труженик стремится стать человеком науки! Почет и деньги — кто от них откажется? Синтез углеводов может создать автору идеи некоторое имя, отчасти даже — состояние. Но для первого дебюта с этакой идеей Россия не есть пригодное место. И разве подлинный ученый не должен поискать себе известности в Европе? И вот он, Крумрайх, предлагает: он увезет описание синтеза в Германию, где открытие рассмотрят знаменитые химики. И тогда оно будет куплено за довольно крупные деньги…

— Мерзавец! Вон отсюда! — не крикнул, а скорее прохрипел Лисицын.

Крумрайх не пошевелился. Его серые навыкате глаза продолжали глядеть с непоколебимым, спокойным упрямством.

— Вы, господин Поярков, — сказал он, — не полностью постигли смысл вам предложенного. Суть беседы, для вас… как это по-русски… еще вилами на воде написана. Ведь мы же деньги обещаем вам, весьма порядочную сумму!.. Хотите, я тотчас дам предварительный задаток? Могу сию минуту вручить триста рублей!

Лицо Лисицына, запачканное копотью и исказившееся от ярости, страшной маской приближалось к нему. Но еще страшнее, чем лицо, Крумрайху теперь кажутся руки Лисицына. Вздрагивающие, они будто ловят что-то, напряженно ощупывая воздух, и медленно тянутся к его шее.

«Задушит!» — вдруг подумал Крумрайх.

Вскочить он не успел. Лисицын схватил его за ворот. Грубо сдернул со стула. Волоча, как мешок, протащил через всю комнату. Вытолкнув в дверь, поднял. Ударил в спину ногой. Крумрайх упал поперек коридора; дверь за ним шумно захлопнулась.