Пол Андерсон - Щит времен
— Как хочешь. Я отпускаю тебя, — сказал король, и внимание его переключилось на что-то другое.
Эверард протолкался сквозь гудящий рой. Невзирая на папское отлучение, люди на рассвете молились. Слова молитв прорывались сквозь команды, шутки, вопли на полудюжине языков. Знаменосцы размахивали штандартами, указывая места построения. Вооруженные люди шумно проталкивались к своим позициям, изготовив к бою обнаженные копья и топоры. Лучники и пращники уступали им дорогу — стрелки пока еще не стали главной силой в пехоте. Кони ржали, сверкали кольчуги, копья колыхались, как тростник в бурю. Войско было довольно пестрым: норманны, местные сицилийцы, жители Ломбардии и уроженцы других областей, французы и прочие задиристые парни из доброй половины Европы. В белых летящих одеяниях поверх доспехов, молчаливые, но с кипящей в груди страстью, застыли в ожидании отряды сарацинов, вселяющие страх в противника.
Мэнсон и два его помощника, якобы нанятые в Бари, разбили бивак в чистом поле и жили там, пока король не призвал Эверарда после окончания переговоров.
В городе Эверард сделал несколько покупок — так, по крайней мере, полагали окружающие — верховых лошадей, одну вьючную и боевого коня. Последний оказался громадным животным — он ржал, вскидывая голову, и мерно печатал копытами шаг, заглушая звуки труб.
— Быстро помогите мне со снаряжением! — распорядился Эверард.
— Неужели вам и впрямь надо идти? — спросил Джек Холл. — Чертовски рискованно. Заваруха будет почище, чем с индейцами.
Он взглянул вверх. На недосягаемой для глаза высоте в воздухе зависли на антигравах темпороллеры Патруля. Патрульные наблюдали за полем битвы с помощью оптических приборов, при помощи которых можно было сосчитать даже капельки пота на лице человека.
— А они что — не могут просто убрать этого типа, за которым вы охотитесь? Тихо так, незаметно, парализатором?
— Шевелись! — прикрикнул Эверард. — Сам не сообразишь? Нет, не могут. Мы и так слишком рискуем.
Холл покраснел, и Эверард понял, что несправедлив по отношению к помощнику. Нельзя рассчитывать, что рядовой агент, которого в экстренном порядке привлекли к операции, будет разбираться в теории кризисов. Холл был ковбоем до 1875 года, когда Патруль завербовал его на службу. Как и подавляющее большинство патрульных, он работал в привычной ему среде, ничем не выделяясь среди местных жителей. В секретные обязанности Холла входили контакты с путешественниками во времени, предоставление информации, сопровождение, надзор и помощь, если это потребуется. Если случалось какое-то непредвиденное происшествие. Холл должен был вызвать, специалистов из Патруля. Волей случая он оказался в отпуске в эпохе плейстоцена, охотясь на животных и девушек, в одно время с Эверардом, который заметил, как Холл ловко управляется с лошадьми.
— Извини, — сказал Эверард, — я просто тороплюсь. Через полчаса начнется битва.
На основании информации, полученной из Ананьи, патрульный «уже» знал фатально ошибочный ход сражения. Теперь предстояло вернуть события в правильное русло.
Жан-Луи Бруссар приступил к делу.
— Видите ли, друзья, нам предстоит довольно опасное задание. Явление чуда людям, которое не зафиксировано ни в одной из историй, ни в нашей с вами, ни в переиначенной, станет новым фактором, который еще больше запутает события, — рассуждал он.
Жан-Луи больше занимался наукой. Он родился в XXIV веке, но служил во Франции десятого столетия в качестве наблюдателя. Огромное количество информации было утрачено в те времена: летописцы не записывали события вовремя или допускали в хрониках ошибки, книги истлевали, сгорали и бесследно терялись. А поскольку Патрулю полагалось охранять поток времени, он должен знать, что именно находится под его опекой. И полевые специалисты играли здесь роль не менее важную, чем полицейские.
Эверарду вдруг вспомнилась Ванда.
— Быстрее, черт побери!
«Не думай о ней, забудь, хотя бы сейчас!»
Холл все еще возился с жеребцом.
— Будь по-вашему, сэр, но я уже сказал, вы слишком ценный парень, чтобы просто кинуть вас в такую заваруху, — упорствовал ковбой. — Все равно что генерала Ли выставить на передовую.
Эверард не ответил, уйдя в размышления.
«Я сам выбрал эту роль. Использовал служебное положение… Не спрашивай, почему, я не смогу тебе толком объяснить, но я должен нанести удар своей рукой».
— У нас с тобой свои задачи, — напомнил Холлу Бруссар. — Мы находимся в резерве, здесь, на земле, на случай осложнения операции.
Бруссар не стал упоминать о том, что в этом случае причинно-следственный вихрь может выйти из-под контроля.
Ночью Эверард спал в рубашке и в брюках. Поверх он надел стеганый жилет и такую же шапочку, переобулся в сапоги со шпорами. Кольчуга скользнула через голову на плечи и упала до колен, разделяясь на две половины на уровне бедер, чтобы можно было сидеть верхом. Доспехи оказались гораздо легче, чем он ожидал, их вес равномерно распределялся по всему телу. Голову венчал шлем со стрелкой. Пояс с мечом, кинжал на правом бедре дополняли костюм, изготовленный для Эверарда в мастерских Патруля. Ему не требовалось долгой тренировки, чтобы освоиться в новом обмундировании, поскольку за плечами у него был огромный опыт работы в боевых условиях различных времен.
Эверард вставил ногу в стремя и вскочил в седло. Боевой конь обычно воспитывался своим седоком с младенчества. Этот был из Патруля, более умный, чем его собратья. Бруссар подал Эверарду щит. Он продел левую руку в ремни, прежде чем взять поводья. Геральдика еще не была развита, но некоторые воины уже использовали свои символы, и Эверард в знак сложности предстоящей операции нарисовал на щите мифическую птицу — индюка. Холл протянул Эверарду его копье. Оно тоже было легче, чем казалось с виду. Агент одобрительно поднял большой палец вверх и ускакал прочь.
По мере формирования эскадронов суета стихала. Знамя Роджера-младшего, которое нес его оруженосец, пестрело в головной части войска. Роджеру предстояло пойти в первую атаку.
Эверард подъехал к нему и поднял копье вверх:
— Приветствую вас, мой господин! — воскликнул он. — Король приказал мне быть с вами в авангарде. По-моему, мне лучше находиться на левом фланге, с краю.
Герцог нетерпеливо кивнул. Жажда битвы разгоралась в нем, девятнадцатилетнем юноше, который уже стяжал себе славу блистательного и храброго воина. По версии, которой располагал Патруль, смерть Роджера, так и не признанного законным правителем, на другом поле брани одиннадцатью годами позже приведет к полосе злоключений для королевства, потому что он был самым одаренным сыном Роджера II. Но по этой истории сегодняшний день станет для этого подвижного и изящного юноши роковым.
— Как хочешь, Мэнсон, — ответил он и, засмеявшись, добавил: — Порядок слева будет обеспечен!
Военачальники будущего пришли бы в ужас от такой небрежности, но в те времена в Западной Европе не утруждали себя вопросами организации или планами сражений. Норманнская кавалерия и без того была лучше всех, если не сравнивать с армиями византийской империи и двух халифатов.
Эверард отправился на тот фланг, по которому ударит Лоренцо. Агент занял позицию и огляделся вокруг.
За дорогой строилась неприятельская армия. Сияло железо, разноцветными пятнами мелькали люди и кони. Рыцарей Райнальфа было меньше — около пятнадцати сотен, но след в след за ними шли горожане и крестьяне Апулии с пиками и алебардами — живая чащоба, выступившая защищать свои дома от захватчика, который уже разорил другие земли. По количеству войско Райнальфа было примерно равно неприятельскому.
«Да, современники Роджера считают, что он слишком сурово относится к повстанцам. Но он действовал подобно Вильгельму Завоевателю, который усмирил Северную Англию, обратив ее в пустыню, но, в отличие от Вильгельма, Роджер в мирное время правит справедливо, терпеливо, можно даже сказать, милосердно…
Но не надо искать оправданий. Воплощение великодушия или монстр, он, в моей версии истории, создал Реньо, королевство обеих Сицилий, которое пережило его династию и народ и в той или иной форме просуществовало до XIX века, когда превратилось в ядро нового итальянского государства со всем историческим наследием, значимым для мира. И сейчас я в поворотной точке истории… Хорошо, правда, что мне не пришлось повстречаться с ним до того, как он пересек горы. Я не смог бы заснуть, увидев его в деле в Кампанье».
Как всегда перед сражением, Эверард перестал ощущать страх. Совсем не потому, что ему было незнакомо это чувство, — у него просто не оставалось времени на подобные переживания. Глаз его приобретал остроту кинжала, слух улавливал малейшие звуки в окружающем гаме. Все чувства напряглись, но Эверард уже не ощущал ни учащенного биения сердца, ни запаха собственного пота — мозг работал почти с математической точностью.
