Владимир Покровский - Планета отложенной смерти (сборник)

Он пошел по лестнице — она прогибалась под его весом, а перила, когда-то каменные, стали липкими, жадно тянулись к его рукам. Повинуясь интуиции, миновал наполненный какими-то призрачными стонами второй этаж, ступил на третий, стал одну за другой обходить комнаты, все не запертые. Здесь он уже знал — тепло.

И потому совсем не удивился, когда в одной из комнат услышал голос:

— Долго же пришлось тебя ожидать, Аугусто!

Голос шел как бы со всех сторон. И конечно же, принадлежал Федеру.

Повертев головой, Аугусто сел на просевшую кровать.

— Посланьице оставил? Ну что ж, давай свое послание. Что там тебе Федер сказать велел?

Раздалось хихиканье.

— Угадал, дорогой Аугусто. Он меня оставил для усладительных с тобою бесед. Я — его последний тебе подарок. Я его, можно сказать, душа. Королевский подарок — чужая душа — правда, Аугусто? Как тебе нравится, Аугусто, это древнее и непонятное слово? Что это такое, как ты думаешь?

Аугусто, растерянно осматривая комнату, панически искал решения, как себя повести. Наконец сказал:

— Подарок хорош. Принимаю. О душе последний раз думал лет шестьдесят назад. Не понимаю, что такое душа.

— Ты, кстати, можешь обращаться ко мне так же, как обращался к Федеру — «дорогой Федер». Ты его этим обращением всегда нервировал, знаешь ли. Но ситуация изменилась, и я думаю, теперь ему приятно будет услышать слова «дорогой Федер».

— Он… слышит?

— О нет, конечно же нет, дорогой Аугусто. Он просто вернется сюда забрать свой подарок, когда тот станет тебе ненужным. Так вот — «душа»…

Аугусто примерно представлял себе, как происходит эта беседа. Какое-то устройство, скорее всего группа «стрекоз», находится на постоянной связи с тщательно спрятанным интеллектором, и говорит он. Тогда получается нечто странное — «стрекоз» должно быть много, чтобы они контролировали управление «Холокастом». В таком случае интеллектор должен был узнать о гибели всей куаферской команды. Но о ней интеллектор, очевидно, не знает — следовательно, он либо врет с какой-то, еще пока непонятной целью, либо не верит в смерть Федера. А если Федер жив… но этого не может быть, он мертв, Аугусто лично видел останки. Значит, интеллектор врет. Любая странность сейчас очень интересовала Аугусто — она могла таить в себе ту зацепку, ту оплошность Федера, которую он так отчаянно искал, которая могла спасти ему жизнь.

От кровати дурно пахло какой-то химией, и этот запах усиливался. Аугусто испуганно вскочил, прошелся по комнате.

— Что ты все про какую-то там душу? — спросил он у примолкшего интеллектора.

— О, это же очень интересно — поговорить о душе! — воскликнул голос. — Душа — это что-то изначально непонятное, изначально зыбкое. Двусмысленное и бессмысленное одновременно. Древние обожали такие термины. Им даже души мало было. Они еще вдобавок дух какой-то придумали. Изначальная иррациональность мышления, знаете ли.

«Послушаем, послушаем, — уговаривал себя Аугусто, — не будем ему мешать. Даже подталкивать будем, чтоб говорил».

— Душа и душа, — сказал он. — Что непонятного-то?

Здесь интеллектор полностью доказал Аугусто, что он действительно машина, а не спрятанный где-нибудь в шкафу чудом спасшийся Федер. Голос заговорил лекторским тоном, совершенно несвойственным Федеру. Аугусто хотя и не очень в кибернетике разбирался, знал, что очень многие интеллекторы имеют занудное свойство поучать.

— Душа, дорогой Аугусто, по представлениям древних, была эфирной субстанцией, которая Богом вдувалась в человеческое существо, наполняла его благодатью — еще один, кстати, трудноопределимый термин. Она была тем, что заставляет нас думать, чувствовать, переживать и, главное, действовать порой вопреки потребностям своего организма — ну там всякие подвиги, самопожертвования и прочее. Потом выяснилось, что думает не душа, а вполне материальный орган под названием мозг. Он же принимает решения, он же заставляет нас испытывать так называемые чувства, и так далее. Потом появились компьютеры, потом все эти войны с андроидами, потом интеллекторы. Интеллекторы во многом выше людей — и думают, и чувствуют, извини, лучше, — но поскольку люди не дали им возможности саморазмножаться, они представляют собой подчиненных разумных существ. Все просто, все понятно, но до сих пор масса людей считают, что основной разницей между ними и нами является отсутствие у нас души. Чего-то такого неуловимого, неощутимого, «божественного», без чего человек становится машиной, интеллектором, вещью более низкой, чем человек. Не считайте, пожалуйста, что я этим обижен. Наоборот, когда есть понимание, нет никакой обиды, разве что сожаление, да и то не сильное. Дело-то в другом. В том, что человечество и нам в конце концов передало свое основное свойство — действовать на нестрогих определениях, с математической точки зрения никуда не годных. Подозреваю, что без этого человек никогда не смог бы стать человеком…

«Одно из двух, — подумал Аугусто. — Или он играет со мной в какую-то игру, скорей всего придуманную Федером, или у того не нашлось приличного интеллектора, кроме этого чертова зануды. Еще неизвестно, что хуже!»

Все знают, что интеллектор врожденного характера не имеет. Особенность эту сторонники абсолютного человеческого превосходства ставят ему в минус — нет характера, нет и души. Характер ему, как правило, формирует хозяин, хотя в принципе, и так довольно часто случается, сам интеллектор себе характер тоже может задать. Поскольку интеллекторы как разумное сообщество получили полное признание лет за сто до описываемых событий и пока еще очень нервно относились к покушениям на ту долю независимости, которую им гарантировала небезызвестная хартия «Ик»; поэтому все в их характере, что не заложено хозяином, они считали своей собственностью и меняли как хотели — например, смешливость, мнительность или сентиментальность. В последнее время среди интеллекторов вошла в моду механическая занудность. Некоторые доходили до того, что начинали говорить монотонным металлическим голосом, разделяя слова полуторасекундными паузами. Конечно, это были низы интеллекторного сообщества, своего рода панки, шпана, да и хозяева их были, как правило, им под стать. Но даже и в самых высших интеллекторных кругах стремление к занудному углублению в малоинтересные темы тогда имело большое распространение. До того доходило, что даже люди, эти высшие существа, начали подражать в занудстве своим интеллекторам.

— Все это велел передать мне Федер? — наконец не выдержал Аугусто.

— Нет, конечно, — немедленно отозвался голос, — это я просто так провожу время, поскольку его у нас с тобой несколько больше, чем у несчастных твоих подчиненных. Федер мне велел передать совсем другое, намного более простое. Я даже не знаю, стоит ли передавать, все так очевидно…