Мария Галина - Волчья звезда

Улисс наблюдал за моими действиями с большим уважением, хотя ничего особенно хитрого я не делала. У нас любой сопляк способен прокормить себя — Улисс назвал бы это «элементарными навыками».

— Здорово у тебя получается, — сказал он.

— Это же ерунда, Улисс. Пустяк.

— Пожалуй, — задумчиво произнес он скорее сам себе, чем мне; была у него такая манера, — мы наказаны за свое высокомерие. Мы относились к вам… пренебрежительно… Вы не соответствовали нашим требованиям… нашим представлениям о человеке разумном… тогда как вы можете выжить там, где любой из нас погиб бы…

— Вы тоже умеете многое из того, что нам недоступно.

— Не так уж много, — возразил он. — Да и… еще в одном мы ошибались: нужно было получше прислушаться к вашим легендам… Но послушай, вы испытываете перед этими существами суеверный страх, а ведь они, похоже, никому не причиняют вреда…

— Верно, но они всегда появляются во время большой беды… слетаются, как мухи на труп…

— Почему?

— Им так нравится.

— Но откуда-то же они берутся?

— Не думаю, что они прибыли со звезд, Улисс. Рассказывают, они когда-то были людьми. И когда-то давно, очень давно, по своей воле стали мертвыми.

— Что это значит?

— Не знаю…

— Те, кого вы называете мертвыми… Да, может быть… цивилизация равнодушных… или патологических трусов… Если представить себе…

Он помолчал, потом решительно сказал:

— Да, тогда все сходится. Предположим, после того, как отправили первые межзвездные экспедиции, удалось наладить технологию индивидуального бессмертия. И это сразу все изменило.

— Они не бессмертны, Улисс. Они — мертвые.

— Видимо там, где нет смерти, нет и жизни. Физически они все равно уязвимы, хотя, возможно, и в меньшей степени, чем вы… Но если погибает мозг, это все же смерть. А, погибни кто-нибудь из них по какой-нибудь нелепой случайности, он теряет не годы, даже не десятилетия — вечность. Самосохранение стало у них краеугольным камнем цивилизации…

Дались ему эти мертвые… Но я уже заметила, что лучше всего он держится, когда рассуждает о чем-то… может, это у них такой обряд, хотя они в этом и не сознаются. А потому, чтобы поддержать разговор, спросила:

— Что это значит? Он тут же ответил:

— Это значит, любое действие означает потенциальную опасность. Любой поступок чреват бедой. Их культура — культура созерцания… ям остается только смотреть… наблюдать…

— За нами, что ли?

Мальчишки порой любят подглядывать, как бабы купаются в ручье и все такое… если они попадаются, им здорово достается… но это же совсем другое дело…

— Полагаю, да. Для них это основное развлечение, особенно, если происходит что-то из ряда вон выходящее… связанное с болью или гибелью… Возможно, раньше они создавали себе искусственную реальность — мы сами видели, они это умеют, — но потом, со временем, она им прискучила. В ней не было той остроты ощущений…

— Ты хочешь сказать, что когда-то часть людей, таких как мы, почему-то решила превратиться в мертвых?

— Да. И бросила остальных на произвол судьбы. Не знаю, по каким принципам произошло это разделение. Может быть, этих… как ты говоришь… мертвых… поставляли в основном высокоразвитые страны… в любом случае все мощности, вся технология были брошены на то, чтобы обеспечить им не только биологическое, но и физическое бессмертие. Защитные поля, в частности… Уйдя, они высосали почти все ресурсы, а при такой мощности силовых полей рухнула вся система электромагнитных носителей информации… ничего не осталось. И остатки человечества оказались отброшены назад… и подняться уже не смогли… пропал движущий импульс. Должно быть, чтобы общество развивалось, требуется мощный стимул, цель — оставшиеся не желали такого будущего… а другого у них не было. Видимо, действительно нельзя удержаться на одном и том же уровне — либо ты идешь вперед, либо скатываешься назад, во тьму. Так что не было никакой катастрофы — во всяком случае, в непосредственном понимании этого слова. Ничего не было. Нормальный процесс…

Неожиданно он коротко рассмеялся странным, похожим на всхлип, смехом.

— Это же надо… так обмануться… а мы-то все искали людей… цивилизацию… а когда нашли ее, выяснилось, что она не хочет иметь с нами дела… ни с кем не хочет иметь дела… Вот оно — человечество — с одной стороны, горстка дикарей, с другой — компания трусов и вырожденцев… Наверняка они безумны — постепенно сошли с ума в своих коконах, за столько-то лет… Нам еще повезло — не приведи Господь узнать их поближе.

Он помолчал.

— Теперь я думаю, та, пропавшая наша группа, наткнулась именно на них. Не знаю, что они сделали с нашими, может, и ничего… Но этого хватило.

— Ты же сам видел, они ничего не делают. Только смотрят.

— Не в этом дело… Должно быть… наши были неподготовлены. Шок оказался слишком силен. Послушай… если я не смогу добраться до станции, постарайся дойти туда сама… расскажешь им…

Опять он за свое!

— Я же говорила… Я не смогу дойти сама. Откуда я знаю, где они…

— В горах.

— Вон они какие большие, эти твои горы… Что я там?

Говорят, в некоторых Домах за самые страшные преступления тебя просто изгоняют — живи себе в одиночку и выкручивайся, как знаешь… И люди там блюдут себя не хуже, чем у нас — это тоже смертная казнь, только отсроченная. Скорее всего мы и вдвоем-то никуда не доберемся, но этого я ему говорить не стала, потому что он вообще очень легко приходил в отчаянье — свойство недостойное мужчины, да еще если он твой единственный спутник… а где другого взять?

Потому я просто сказала:

— Ничего до утра с тобой не случится. А я спать хочу. Лучше бы по очереди — я этого места не знаю, мало ли кто тут у них живет… а я сменю тебя посреди ночи.

Он рассеянно сказал:

— Да-да, конечно. Если что, я тебя разбужу… Я устроилась между корней ближайшей сосны — от земли тянуло холодом и сыростью, а дерево отдавало накопленное за день тепло. Ночь была тихая, тише, чем у нас, потому что кузнечики здесь не орали, как оглашенные; облака разошлись, и стали видны звезды — обычное звездное небо, не такое красивое, как там, в Городе Мертвых, и не такое страшное — звезды были четкие и крупные, будто умытые… Одно размытое светящееся пятно неторопливо пересекало небо.

Я сказала:

— Смотри, он плывет в горы. А вон и еще один. Улисс тоже повернул голову, провожая взглядом мутное облачко света:

— Они плывут к перевалу, — сказал он.

— Ну и что?

— Лагерь за перевалом. Может быть…

— Там что-то случилось?