Юрий Забелло - Планета для робинзонов

Впервые за все время Сью раскрыла рот:

- Как, дедушка! Разве нас не Бог перенес сюда?

- Мы все, старшие Пендергасты... И я, и мой отец, и наш дед... Все, кто бывал там... Мы все знали... Бог такого не может... Бог - выдумка, чтобы держать людей в повиновении... Бога не бойся... Бойся людей, прикрывающихся его именем...

Сью упала на колени около его кровати, сунулась ему головой под мышку, как когда-то, когда была совсем маленькой и - расплакалась.

- Не плачь, внучка... Пусть тебе будет счастье... - утешал ее дед. Поиграй мне... Ты так и не сыграла мне свой подарок ко дню рождения... Сыграй сейчас... Можешь со своим Джо... А лучше сама... Мне тяжело привыкнуть... И незачем...

Сью вылетела в коридор. Несмотря на слабые протесты Юсики, в течение нескольких минут в госпитальный отсек вкатили пианино. Сью положила свои пальцы на клавиши.

Мистер Джошуа лежал все так же на спине, вперив взгляд в потолок. Первое время Сью еще время от времени поглядывала на деда: понравится ли ему? Он лежал и улыбался. Значит, понравилось.

Постепенно мелодия захватила ее. Это была совсем не та, полная горечи и гнева, мелодия, с которой началась ее любовь. И не та детски беспомощная вещица, которую она готовила к дню рождения деда. Это была новая мелодия, родившаяся уже здесь на "Пасионарии". Это была песнь радости и счастья, гимн любви и человечности. Но вот прозвучали последние аккорды. Сью повернулась к деду:

- Ну как, дедушка, нравится? Дедушка!

Мистер Джошуа Пендергаст Одиннадцатый не дышал. Он так и умер улыбаясь.

Так закончился на Терре двухсотлетний период истории, который потом историки всех миров единодушно назовут "Эра Пендергастов".

ОДИН ДЕНЬ В ЛИТЛ-ВИЛИДЖ

Андрею очень хотелось жить как можно ближе к "Пасионарни", и поэтому они поселились в Литл-Вилидж - маленьком поселке в предгорьях Большого Хребта. В то время он действительно оправдывал свое назначение - в нем едва ли насчитывалось более двух тысяч жителей.

Т.Маттикайнен

1

Несмотря на то, что они прожили в этом поселке уже больше месяца, Джейн и Теодор все еще держались особняком. Может быть причиной этому послужило то, что ближайшие их соседи - молодая пара: космонавт с "Пасионарии" и врач-террианка, были сильно заняты друг другом и не искали общения. Может быть потому, что в поселке появилась еще одна пришлая семья - семья бывших плантаторов Этвудов, с которыми обоим вовсе не хотелось встречаться. Во всяком случае, все свободное время оба старались проводить дома.

Небольшой четырехкомнатный домик, собранный соседями к их приезду (такова уж была традиция, сложившаяся на Терре), вполне устраивал их по размерам. Маленький садик, окружавший его, давал достаточно простора для самодеятельности. Каждый вечер они возились на своих грядках с цветами или хлопотали около молоденьких кустиков и деревьев, которые со временем должны были полностью закрыть дом зеленой стеной.

Совсем иначе чувствовали себя обе девочки. Они уже успели познакомиться со всеми ближайшими соседями, были желанными гостями и в доме "тети Вайлит", и в доме "дяди Большого Билла". Далеко ходить они боялись, да и в доме Большого Билла, полном детей, они нашли себе товарищей для игр и потому больше никуда не стремились.

Может быть, причиной этого отчуждения послужило еще и то, что на работе, в повседневном труде, ни Джейн, ни Теодор почти не сталкивались с остальными жителями Литл-Вилидж. Они твердо заняли поселковый Дом Питания. Уже во многих других поселках повара готовили блюда по рецептам "дядюшки Теодора", а они сами и не подозревали о такой популярности их искусства.

Месяцы, проведенные на "Пасионарии", не прошли для них даром. Джейн уже не чувствовала себя преступницей, которая должна всего опасаться. Теодор тоже избавился от чувства вины перед всеми окружающими, которое он ощущал вначале. Но все-таки осталось еще какое-то внутреннее, подсознательное, не всегда передаваемое словами ощущение, которое испытывает человек, воспитанный в среде угнетенной, при переходе в общество людей, выросших свободными. Чувство какой-то неполноценности, ощущение, что ты - не такой, как все остальные.

Не менее тяжело оба ощущали разницу в культурном уровне. Особенно остро это чувствовалось на "Пасионарии". Здесь, в поселке, это ощущение несколько притупилось. Именно этот поселок им посоветовал Большой Билл единственный человек из всех терриан, которого они хоть немного знали. Не менее важной причиной была учеба девочек. Они многое постигли на "Пасионарии". Но это все были отрывочные знания, а Большой Билл, да и Тойво, и Сурен, которым Джейн всецело доверяла, все время говорили, что "девочкам нужны систематические знания (что это такое, Джейн представляла себе очень смутно), а дать их может только школа".

И вот, наконец, этот важный день наступил. Всю ночь семья спала очень плохо. Девочки попеременно просыпались: они все боялись опоздать. То Теодору, то Джейн приходилось подниматься и успокаивать их. А под утро они вдруг так разоспались, что встали с большим трудом.

Казалось, суматоха заполнила весь дом.

- Мама, я уже не хочу больше есть! Пойдем скорее, а то опоздаем!

- Пока ты все не съешь, ты никуда не пойдешь!

- Мама, у меня платье помялось!

- Мама, а где мои туфельки!

- Ну что вы все без конца: мама да мама? Теодор, найди ей туфельки. Что за растеряхи!

И в довершение всего Теодор сел на банты Бесс, приготовленные с вечера. Последовали слезы, Джейн вышла из себя, Теодор с виноватым видом кинулся подглаживать ленты и, конечно же, припалил их утюгом. Джейн не выдержала:

- Вот что, больше моего терпения нет! Забирай Энн и идите в школу. А мы придем чуть позже. Сейчас я приготовлю новые банты, и мы выходим. И идите, ради бога, потому что вы все мне только мешаете!

Джейн достала новые ленты, стала гладить, завязывать бант. Бесс же все время канючила:

- Мама, ну скорее, мы опоздаем...

В результате всего ей еще и попало, а потом пришлось умываться и приводить себя в порядок...

Конечно же, они опоздали! На площадке перед школой не было никого - ни детей, ни взрослых. Только на крыльце сидела большая девочка, лет десяти, одетая в синее платье в белый горошек, и горько-горько плакала, уткнув лицо в колени. Громадные банты того же цвета, что и платье, свешивались вперед, полностью закрывая руки, которыми она прикрывала свое заплаканное личико.

Джейн остановилась в недоумении. Бесс, которой в доме Большого Билла уже рассказывали про школу, вырвала у нее свою руку, подошла к девочке и сказала, пытаясь заглянуть ей снизу в лицо:

- Чего ты пьячешь? Я уже пьишья!

Когда она волновалась, она начинала сильно картавить...