Ирина Булгакова - Зона. Урок выживания

Девушка осторожно подходила к Боровой, ожидая от деревни, державшей Красавчика в заточении, любых неприятностей. Подтверждая невеселые мысли, собака повела себя странно. Она втянула воздух, рыкнула и села, не сводя безглазой морды с Ники.

— И правильно, — Ника остановилась в двух шагах от собаки. — Там нет ничего хорошего. Я знаю. Но идти надо. Прощай, собака.

Слепая собака задрала морду в небо и завыла.

Обойдя покосившиеся ворота, Ника вошла в деревню сквозь дыру в заборе. Приглушились звуки. Под ногами шуршала галька, но звук доходил не сразу. Как будто выйдя после купания, она забыла вытряхнуть воду из ушей. И ощущение накатило то же — мерзкое.

Если и были здесь когда-то улочки, дома, приусадебные участки, по-хозяйски обнесенные заборами, даже школа, магазин, быть может Дом культуры, — все перемешалось, потеряло форму и лишилось предназначения. Изуродованный, разбитый поселок городского типа. Даже смерч не мог бы произвести большего разорения. Обрушенные под углом крыши из которых торчали жерла труб. Обожженные бревна, дулами танковых стволов просунутых в оконные проемы.

Ника шла, осторожно перешагивая через ямы, словно вчера разъезженные тяжелой техникой, а сегодня застывшие, скованные первым морозцем. След ботинка четко впечатался в окаменевшую грязь.

Развалины раздвинулись, высвобождая некое подобие площади. Куда Ника и вышла, держа автомат наперевес. Ей почудился тихий шепот слева и она обернулась, в последний момент удержав палец на спусковом крючке — в оконном проеме никого не было. Она двинулась дальше, держась стены дома.

Эта стена ее и подвела.

Вдруг у самого уха раздался хриплый человеческий голос, как на старой заезженной пластинке.

— Я возвращаю ваш портрет.

Ника вздрогнула и отскочила. Стены уцелевших домов взорвались человеческими голосами.

— …мы пройдем, Кабан, мы пройдем!

— …сука! Левее надо было…

— …врагу не сдается наш гордый…

— …и не куда-нибудь, а в глаз…

— …вляпался… вот вляпался.

— …только не это б…, только не это!

— …четыре тру- у — па возле та — а — нка!

— …врешь, п…, не возьмешь!

— …прощай, собака.

Оглушенная стояла Ника посреди площади. Автомат в руках дрожал. Вокруг орали, хрипели, ругались матом разные голоса. Звенели, кружились, затягивали. Последний возглас, в котором Ника узнала свой голос, окончательно лишил ее мужества.

— Ну! — всхлипнула она. — Чего ты ждешь, падаль?

Она озиралась по сторонам, не зная, чего ей ждать от этой аномалии. Может, следовало бежать без оглядки, может наоборот, затаиться и переждать. Внутри все сжалось от страха. Сердце так сильно билось в груди, что болела грудная клетка.

— Забавно, — заговорила вдруг темнота, запрятанная в погребенном под крышей углу. — Последним, кого я увижу, будет контролер.

— Ну, — тихо сказала она в темноту. — Выходи, контролер. Поговорим как мужик с мужиком.

— Еще пара минут и разговаривать мы не сможем, — голосом Грека пообещало треснувшее наполовину окно. — Это конец, Очкарик.

— Хрен тебе, конец, — Ника повернулась на голос. — Выходи, сука.

— Бесполезно. Это конец, Очкарик, — скрипнула сорванная с петель дверь.

— Я знаю… я знаю — тебя можно убить, тварь.

— Подойти сзади… и к настоящему, не миражу и выстрелить в затылок, — посоветовало обгоревшее бревно, торчавшее из окна.

— Найдем мы твой затылок, не переживай, — страх, долгое время сжимавший внутренности в тугой узел вдруг кончился. За гранью немыслимого страха вдруг обнаружилась пустота.

— Ты видишь не своими глазами, короче…

— Да знаю я, чем вижу! Катись сюда, тварь. Тащи свою уродливую башку.

— Не трать патроны, Очкарик. Нам его не убить.

— Еще посмотрим… сука.

— Прощай, собака.

Неизвестно, кому предназначалось последнее обращение, но именно слепую собаку Ника и увидела. Прямо на нее, оскалив клыки, то и дело припадая к земле, крадучись, шла собака. Ее собака. Из пасти капала слюна. Пленки, закрывавшие глаза побелели и Нике показалось, что за ними угадываются черные зрачки. Собака шла на нее. И сомнений не осталось — она шла нападать, рвать зубами, вгрызаться в человеческую плоть.

— Гад ты, контролер, — голос Ники дрогнул. — Каков гад. Это моя собака.

— Прощай, собака.

— Это моя собака, — сквозь зубы повторила она. Внутри закипала ярость. — Это моя собака и я ее тебе не отдам.

Она шагнула навстречу собаке, отодвинув автомат в сторону.

— Единственное доброе существо на всю чертову Зону, и во что ты ее превратил. Это моя собака, — прошипела она. — Иди к своей падали. С ними у тебя лучше получается.

Она опять сделала шаг. Все вокруг перестало существовать, кроме оскаленной пасти, приближающейся к ней. Ника смотрела прямо в закрытые пленкой глаза, пусть вся деревня несется в тартарары — ей не было до этого никакого дела. Весь мир сузился до собачьей морды. Закусив губы, белая от бешенства, она шла к собаке, бесстрашно выставив перед собой руку.

— Моя собака, моя, все, что есть у меня, — хрипела она, даваясь словами, выскакивающими из сдавленного горла. — Моя. Собака.

Непонятно, какая сила удерживала собаку от броска. Припавшая к земле, с узлами мышц, вздувшимися под кожей, с пеной, срывавшейся с клыков, собака держалась.

Девушка осторожно — боясь не нападения, наоборот — вспугнуть собаку неосторожным движением — положила руку на лысую голову.

Собака содрогнулась всем телом. Длинной нитью растянулась из пасти слюна. Выгнулась дугой спина. И вдруг тело обмякло, словно из него выдернули штырь. Собака попятилась, лапы у нее заплетались и она тяжело завалилась на землю.

Деревня, лежащая в руинах, внезапно стала менять очертания. Стремительно достраивались стены. Влетали в окна стекла. Девятым валом вставали на дыбы крыши и накрывали стены домов. Мгновенно очистилась от мусора улица.

Вдруг облака разошлись и засияло солнце. Ника ослепла от блеска.

Возвращенные двери распахнулись, выпуская на улицы толпы празднично одетых людей. Засуетились вокруг дети, держа за нитки разноцветные шарики. Смеялись женщины, широко распахивая рты.

Иллюзия была бы полной, добавь контролер к происходящему звук.

Но звука не было. Беззвучно шагал народ. Бесшумно лопались шарики. В полной тишине рядом проехал старый Запорожец, обдав грязью.

Под ногами толпы лежала слепая собака, уставив морду в вглубь площади, в ту сторону, где застыл одинокий, обгоревший столб.

Голова у девушки шла кругом. Ее толкнул какой-то усатый мужчина, сбив автомат с плеча. Пока она потирала ушибленное плечо, на нее налетел велосипедист. Она упала, ударившись спиной о забор. Сбитая с ног, с разодранными в кровь локтями, девушка тщетно пыталась подняться. Ее пинали, толкали, на нее наступали радостные, улыбчивые люди. Она встала на колени, когда мальчишка выстрелил из рогатки и попал ей в щеку. Острый камень вспорол кожу, струя крови потекла за воротник.