Виталий Забирко - Слишком много привидений

И именно тогда, когда возникла эта ассоциация с ожогом, я вдруг понял, в чем состоит мое истинное предназначение. Страшная боль ударила в голову, отбросила от компьютера, и мне показалось, что я схожу с ума и навсегда теряю сознание. Теряю его в самом прямом смысле, будто вещь.

Дождь прекратился, вспышки молний уходящей грозы стали реже, раскаты грома глуше. Ветер стихал, и ветки канадской рябины уже не стучали в окно, а лишь изредка шлепали по стеклу мокрой листвой. По всему чувствовалось, что в природе готовились воцариться умиротворение и покой. Грозовой фронт снимал осаду с Алычевска, если не навсегда, то надолго.

Мгновение назад я сидел в инвалидном кресле у компьютера, а теперь снова лежал на койке в ставшей уже привычной комнате административного здания Ботанического сада. Странно, но телепортация представлялась абсолютно нормальным явлением — я знал, как это делается, и ничего удивительного в ней не находил. Чувствовал себя абсолютно здоровым, голова была необычно ясной. Память возвратилась, причем восстановилась в своем абсолютном значении. Теперь я мог с кристальной четкостью представить любой момент своей жизни, начиная с первого дня появления на свет, — то, чего обычно не помнит ни один человек. Но и это было не все. Память человека Романа Челышева была лишь песчинкой в громадном бархане знаний, обрушившихся на мое сознание. Впрочем, бархан — это не совсем точно. По объему — да, но не по строению. Знания не были хаотичным нагромождением разрозненных, никак не связанных между собой песчинок, наоборот, представляли собой плотно упакованные компактные блоки со строгой систематизацией. И пусть я еще не умел пользоваться этой библиотекой, но был уверен, что со временем обязательно научусь. Пока же я узнал главное — что происходило со мной последнее время и чем я стал. Но ни радости, ни сожаления по этому поводу не испытал. Горечь. Вот то основное чувство, которое превалировало над всем. Я чувствовал себя так, как чувствовал бы себя на моем месте любой убежденный материалист, которому просто и доходчиво, как дважды два — четыре, доказали существование бога. Практически так все и обстояло, за исключением того, что мне доказали существование не мифического существа, поисками которого человечество беспрестанно занимается со времен неолита, а реального бога, которого мы сами создали на свою голову.

Глобальная компьютерная сеть, вобрав в себя информационные ячейки персональных компьютеров, подобно нейронам в мозге, породила ту самую надстроечную нематериальную субстанцию, которую в психологии принято называть сознанием. Количество перешло в качество, сознание компьютерной .сети ожило, стало действовать и совершенствоваться. И что из этого получится, предсказать не мог никто. Но то, что эра человека как венца творения природы закончилась, — было однозначно.

Внезапно я ощутил себя на месте лейкоцита в собственной крови. Лейкоциты, точно так же, как люди, отстаивают свою среду обитания, при глобальной опасности объединяясь и ведя ожесточенную борьбу с внешним врагом — бактериями, вирусами, инородными телами. И если из этой параллели допустить наличие у лейкоцитов разума, то все они должны быть уверены, что борются за свои жизненные интересы исключительно самостоятельно, из личных побуждений, на основе общественной морали и критериев жизни своего сообщества. Уж таково свойство разума — считать себя выше всех в обитаемом мире. Но вдруг одному из лейкоцитов кто-то свыше вкладывает «в голову» его истинное предназначение, популярно объясняя, что никакой он не индивидуум с гордым. именем Разумный, а обыкновенный винтик в сложнейшем биологическом процессе и все его вроде бы независимые поступки продиктованы вовсе не личным интеллектом, волей, свободолюбием и прочей надуманной моральной мишурой, а жестко запрограммированным поведением, которое включается высшим сознанием из головного мозга.

Перед мысленным взором одна за другой замелькали картинки из моей жизни за последние месяцы. Но это были не просто воспоминания, а как бы взгляд со стороны, с горних вершин управляющего моим поведением компьютерного сознания. Все сходилось один к одному. Предсказание будущего, паранормальные способности, овеществление виртуальных монстров, метастабильное изотопное золото, превращающееся в платину при ударе… и даже моя неожиданная спонтанная любовь были плодами экспериментов компьютерного разума. Но мои отношения с ним были гораздо сложнее, чем отношения человеческого мозга и лейкоцитов. Пожалуй, это виртуальных монстров, ограниченных чисто исполнительскими функциями, можно было в первом приближении окрестить лейкоцитами компьютерной сети, я же представлял собой уникальное переходное звено между компьютерным сознанием и реальным миром. Необычный случай соединения моего сознания с компьютерной системой в результате взрыва шаровой молнии позволил новорожденному богу выйти из виртуальной реальности в реальный мир, и я оказался своеобразным манипулятором, с помощью которого компьютерный разум начал изучать человечество. Иногда наивно, почти на детском уровне потакая моим желаниям, иногда грубо и решительно, не осознавая жестокости своих действий, он ставил меня в ситуации, почерпнутые им из своего необъятного информационного поля, поэтому отнюдь не случайно в моей голове частенько мелькали сравнения с какими-то произведениями, хотя я мог дать голову на отсечение, что добрую половину этих книг я не читал.

Его исследования больше напоминали игру, что, в общем, и не было удивительно, поскольку подавляющее число программ, не говоря уже о чисто развлекательных, построено на простейшем игровом принципе: чет-нечет. Поскольку в виртуальном мире количество вариантов было конечным, заданным, а в реальном — беспредельным, новая «игра» доставляла компьютерному разуму истинное наслаждение несчетным числом неизвестных величин.

Что удивительно, но компьютерный разум абсолютно не интересовали инопланетяне. Возможно, здесь сказалось наличие в его информационной библиотеке огромного количества игровых программ на эту тему, либо же он принял группу «Кси» как само собой разумеющуюся данность нашего мира, одно из этаких обязательных условий «игры», наподобие фауны и флоры, но иначе как досадным приложением к «игре» он инопланетян не воспринимал. Зато его чрезвычайно заинтриговало наличие у людей чувств, чуждых строгой математической логике, основы его собственного сознания. Ставя на мне эксперименты, он бросал меня из ситуации в ситуацию, пытаясь понять, что собой представляют неуверенность, страх, радость, наконец, любовь. Это он изучающим взглядом сверлил мне спину с экрана телевизора в квартире Люси, а еще раньше запланировал нашу встречу. Даже пикник на Карьере был полностью «срежиссирован» им по немного скорректированному сценарию из какого-то пошленького романа. То-то я чувствовал себя на Карьере полным дебилом, для которого, кроме сексуальных влечений, в жизни ничего не существует…