Дан Сельберг - Мона

Тут он заметил, что его диалог с Сала ад-Дином исчез. Должно быть, Сала ад-Дин удалил его. Но почему? Он хотел оставить их контакт в секрете? Он никому в команде не рассказал о нем? Эрик долго сидел неподвижно и размышлял над тем, что же могло произойти. «Моссад» тоже заходил в чат и читал записи. Это они удалили переписку? Могли ли они в принципе это сделать? Нет, было бы глупо. Только сам Сала ад-Дин мог удалить записи. Эрик написал короткое сообщение.

САЛА АД-ДИН, ЕСЛИ ВЫ ЗАИНТЕРЕСОВАНЫ, МОИ ЗНАНИЯ ВСЕ ЕЩЕ В ВАШЕМ РАСПОРЯЖЕНИИ.

Теперь оставалось только ждать. Шанс получить ответ минимален. В прошлый раз Сала ад-Дин ответил спустя много часов. Было ли ошибкой оставлять новую запись, после того как старые были стерты? Какой у него есть выбор? Сообщение парило в арабском тексте, словно белый плот в черном море. Эрик отклонился назад на спинку скрипучего стула, и его взгляд упал на желтую книгу. «Laughter beneath the forest». Авром Суцкевер. Сёдерквист открыл страницу.

The sun returns to my dark countenanceand belief grasps my arm strong and firm.If a worm does not surrender when cut in two,are you then less than a worm?[91]

Эрик попытался уловить суть последнего предложения стихотворения. Значит, ты слабее червя?

— Когда Авром Суцкевер, будучи пленным, копал траншею, его лопата случайно разрезала червя. Аврома поразило, как живой организм в результате насилия превратился в два. Вместо того чтобы умереть, он стал живым вдвойне.

Пожилая дама стояла в дверях. В руке она держала две большие чашки чая. Сёдерквист улыбнулся.

— Почему он попал в плен?

Женщина внимательно изучила его, прежде чем ответить, как будто проверяла, искренне ли этот человек заинтересован.

— Судьба позаботилась о том, чтобы Авром Суцкевер, который первоначально был очень жизнерадостным, стал певцом горя. Но еще — надежды и свободы. В Вильнюсском гетто он познал страдания, а в Понаре — смерть.

— Что произошло в Понаре?

— То же, что и во всех других местах. Одну из крупнейших и самых живых иудейских культур уничтожили за два года. Вильнюс был Иерусалимом Балтики, если не всей Европы. Многие века он являлся одним из важнейших центров иудейской культуры. Там создавалась масса литературы на иврите и идише. Там родились сионизм и еврейское рабочее движение.

— И Авром Суцкевер был там? В Понаре?

— И да, и нет. Он был там сердцем, душой. Но физически — никогда. Но он был недалеко, в гетто в Вильне. Он встречал тысячи людей, которых забрали, и разговаривал с единицами, вернувшимися назад.

Женщина вошла в комнату. Эрик моментально встал и указал на стул.

— Пожалуйста, садитесь.

Дама кивнула и осторожно села. Затем протянула Эрику кружку с дымящимся травяным чаем.

— Боюсь, тело начинает меня подводить.

Эрик взял чашку и аккуратно, чтобы не обжечься, глотнул чаю.

— Но вы работаете?

— Да, знаете, я должна. Это все, что у меня есть. И я обещала.

— Обещали? Кому?

— Самой себе. И ему.

Женщина кивнула на фотографию над компьютером. Эрик внимательно посмотрел на снимок. Серьезный мужчина с тонкими усами и грустным взглядом. Эрик сел на стопку книг сбоку от компьютерного стола, чашку он осторожно поставил у клавиатуры.

— Аврому Суцкеверу? Так вы знали его?

— Вильнюсское гетто было ужасным местом. Но еще оно было отважным, продуктивным и живым. Культура в плену не умерла, она просто приняла другие формы. Особую роль при угнетении приобрела поэзия. Чтения Аврома Суцкевера всегда собирали аншлаг. Я не пропустила ни одного выступления.

— Сколько лет вам было?

— Четырнадцать. Я влюбилась мгновенно. В его тексты, в его мысли, в его голос.

— Первая любовь?

— Трудно сказать. Мы жили в черно-белом мире, и тут появился яркий всплеск. Как будто Бог послал нам его как утешение, как доказательство того, что он нас не оставил. Для меня Суцкевер стал символом всего живого. Всего прекрасного.

Книги готовы были упасть под весом Эрика, и ему пришлось поменять положение. Он мельком взглянул на экран. Новых сообщений не было.

— А обещание?

— Авром Суцкевер состоял в бумажной бригаде. В группе литераторов, которые рисковали жизнью, чтобы вывезти сотни, даже тысячи редких уникальных книг и рукописей. Я помогала ему собирать пожертвования от семей в квартале. Для многих эти книги были самым ценным имуществом, и расставание с ними означало большую жертву. Но с именем Аврома Суцкевера в качестве гарантии большинство соглашались передать свои труды. В последний раз мы виделись, когда Авром пришел в обувную мастерскую моего отца. Он сказал, что у него было видение. Предчувствие.

Женщина слабо улыбнулась.

— «Ты будешь жить». Вот так он сказал. Он увидел проблеск будущего, и я должна выжить. Он попросил меня переправить богатства в священную страну. Охранять их и заботиться о них. Мы въехали сюда в тысяча девятьсот семьдесят втором.

— Мы?

— Я и книги.

Эрик окинул взглядом сотни переплетов.

— И вы с тех пор охраняете богатство?

— Каждый день, семь дней в неделю, круглый год. Моя семья осталась в земле под Вильной. Вот здесь моя семья сегодня.

На самом деле комната была слишком мала для стола переговоров. Или, может быть, наоборот. Чтобы сесть на один из деревянных стульев, приходилось пролезать между краем стола и стеной. На столе стояли блюдо с печеньем, термос и пакет с белыми бумажными стаканами. На одной стене висела белая доска. На остальных — висели фотографии самолета авиакомпании «Эль Аль» в рамках. Пол Клинтон неподвижно сидел на стуле и не мог раскачиваться, как он всегда делал.

Он уже успел выпить две чашки кофе и съесть три печенья. Третье было лишним. В то же время он становился рассеянным и раздраженным, когда падал уровень сахара в крови. Пол услышал шаги, и сразу после этого отворилась дверь. Вошла Рейчел Папо вместе с молодой женщиной в темно-сером костюме. Рейчел кивнула американцу, а потом посмотрела на женщину.

— Натали Голдман. Она отвечает за безопасность в аэропорту.

Рейчел выдвинула стул и аккуратно устроилась на нем, как будто естественнее этого ничего быть не могло. Пол сразу показался себе еще более толстым. Женщина в костюме продолжала стоять у стола. Выглядела она взволнованно. Рейчел налила кофе из термоса. Потом взглянула на женщину.

— Хорошо, Натали. Начинайте.

— Прежде всего хочу подчеркнуть, что у нас целый день были большие проблемы из-за вируса. Пострадал ряд систем, и в терминалах царит хаос. Я не говорю, что такая ситуация нас извиняет, но она могла повлиять на развитие событий.