Евгений Акуленко - Ротмистр

Ревину удалось выяснить, что накануне в Ветлянку заезжал некий торговец с товарами из Малой Азии. И якобы торговец этот продал Агапу Харитонову тканый ковер. Ниточка была слабой, но Ревин все же решил за нее потянуть, распорядившись произвести касательно заезжего торговца дознание по окрестным поволжским селениям. Вспомнили оного субъекта во многих местах. Показания сводились примерно к одному: да, был. Проезжал из Астрахани в Царицын, долго нигде не задерживался, разговоров не вел. Ревину удалось составить словесный портрет купца: молодой человек среднего роста, субтильного телосложения. Из особых примет некоторые указывали раздвоенную нижнюю губу или поперечный шрам на нижней губе. Ревин разослал в полицейские префектуры предписание: установить личность торговца и произвести его задержание.

Ответ пришел неожиданно быстро. В Царицыне под означенные приметы подпадал некто Флавий Демьянов, нежданно-негаданно числившийся под надзором третьего отделения, как гражданин неблагонадежный и замеченный в посещении вольнодумных кружков. Найти Демьянова на данный момент не представлялось возможным, поскольку постоянных занятий тот не имел и проживал то у одних, то у других знакомых. Ревин незамедлительно отправил письмо Айве, находящейся в тех краях, где изложил ситуацию и попросил принять к розыску Демьянова все необходимые меры.

…Тупые ножи скребли полупустые тарелки. Коронное блюдо стола, гордость хозяйки "телятина аля рюш" никак не желала уступать. Вероятно потому, что приходилась ровесницей Наполеону и была сторгована на рынке со смертным боем за пять алтын. Но гости тоже подобрались не промах и слопали бы сейчас египетскую мумию, продавайся та в мясных рядах по сходной цене. Челюсти работали без устали, но без видимого эффекта, заставляя невольно задуматься, почему коров, собственно, нарекли жвачными животными. Будь эти самые гости понежнее, они, пожалуй бы, обошлись и единым кусочком бессмертной говядины, посвятив его прожевыванию всю рождественскую ночь, и размениваясь только на напитки, коих, впрочем, стояло целых два: водка и клюквенный морс, этой самой водкой разведенный, но нареченный вполне себе импозантно: вермутом. Еще на столе была представлена селедка с душком, вареная картошка, фаршированные перемерзлой щукой яйца, свиная, якобы, колбаса, купленная у калмыков, отродясь ничего кроме лошадей не державших, квашеная капуста и "салат из свежих овощей", состоящий из редьки, свеклы и постного масла.

– Сочная! – первым похвалил хозяйку поэт Скоробогатов, отправив престарелую буренку на растерзание желудку, способному переварить каленые гвозди.

– Неземной вкус! – подтвердил рабочий порта Матюковский, тоже поэт. И потянулся за графином, рассчитывая прибить непослушную говядину водкой.

– Кушайте салат, господа, – любезно отозвалась хозяйка, – его много.

Айва отчаянно пыталась сохранить на лице остатки улыбки, с тоской вспоминая свое прошлое рождество. Тогда Ливнев заказал "Метрополь" и, самолично погрузившись в хлопоты, организовал вечер по наивысшему разряду. Боже! Какие там подавали закуски, вина, пирожные! В центре зала бил фонтан, вместо воды заправленный французским игристым. А подле еще два размерами поменьше, один с горячим шоколадом, второй с расплавленным сыром – развлечение швейцарской кухни. Играл оркестр, были танцы, фейерверки, катание на санях…

Студент реального училища, сидевший до селе недвижно, как изваяние, внезапно вскочил и прокричал, так, что присутствующие вздрогнули:

– Стихи!…

Набрав воздуху в грудь, отбарабанил что-то рубленое, плохо рифмованное, и снова, ни на кого не глядя, сел.

Айва не поняла ни слова. И готова была побиться об заклад, что никто из присутствующих, включая самого чтеца, тоже. Впрочем, это никого не смущало. Хозяйка квартиры бросила на Айву многозначительный взгляд, как, мол, вам наше прогрессивное общество? Айва благосклонно кивнула.

Их знакомство с Зинаидой Шиккер длилось третий день, но уже успело, по словам самой мадам Шиккер, перерасти в крепкую дружбу. Айва подцепила Зинаиду в редакции "Царицынских ведомостей", куда та пописывала статейки под псевдонимом Лукерья Ионова. В свободное от литературной деятельности время, Зинаида устраивала на своей квартире сборища, которые господа из третьего жандармского отделения однозначно характеризовали как "вольнодумные". В сущности, Айве не было никакого дела ни до Зинаиды Шиккер, ни до ее неблагонадежных гостей, ни до самого третьего отделения. Ее интересовала лишь одна персоналия, некто Демьянов, по слухам частенько захаживающий в эту квартиру на огонек.

Конечно, можно было предоставить розыски господина с заячьей губой фискалам, а самой отправиться в гости к князю Карачунскому, где собиралась городская знать, включая, кстати, и Царицынского полицмейстера. Там вряд ли веселее, зато, по крайней мере, есть что покушать. Но найти Демьянова просил лично Ревин. И Айва достанет его из-под земли. Даже если для этого придется жевать корову с копытами и хвостом.

Айва выдавала себя за английскую журналистку издания "Лейбор юнион", приехавшую писать о русском рабочем движении. Поэтому ее желание "лицезреть полет свободной мысли простых тружеников" выглядело не только невинно, но и пришлось на благодатную почву. Зинаида, интригующе понизив голос, прозрачно намекнула, стремясь, видимо, подогреть к собственной персоне интерес, что иногда к ней на огонек заходят даже настоящие "революционэры". А гостей предупредила одеться поприличней, так как ожидается иностранная пресса.

Гости держались скованно, боясь урониться в грязь лицом, украдкой поглядывали на "иностранку" и употребляли из графинчиков. Последнее обстоятельство не могло не сказаться в конечном итоге на приливе мыслей, кои всенепременно требовалось озвучить самым решительным образом. Закипели ожесточенные споры о природе всего и просто споры безо всякой природы. Задребезжали стекла в серванте, большой оранжевый абажур закачался от ветра, производимого отчаянной жестикуляцией рук, под потолком собралось сизое удушливое облако дыма дешевых папирос. Первым не смог следить за полетом вольнодумной мысли студент, упал щекой на стол, скинув тарелку.

– За присутствующих здесь дам!… – неожиданно отреагировал поэт Скоробогатов. – Стоя!…

В невольно образовавшейся паузе отчетливо тренькнул колокольчик. Стало слышно, как кто-то тарабанит в дверь.

– Это, наверное, соседи, – Зинаида поднялась, покачнувшись, запахнула шаль и поспешила открывать. – Такие сволочи, ей богу…

Но это оказались не соседи. С мороза, обивая шапками снег, ввалились двое. Первый интереса не представлял, а вот второй имел отчетливый шрам поперек нижней губы. Вновь прибывших усадили за стол, разговоры стихли. Зинаида суетилась вокруг, бросая на "английскую корреспондентку" многозначительные взгляды, дескать, вот, обещанный гвоздь программы.