Зиновий Юрьев - Повелитель эллов

— Ты говоришь красиво, — усмехнулся Раху, — но ты так и не объяснил, на что же тебе открыл глаза пришелец. Если, конечно, он действительно открыл их…

— Ты хочешь сказать, что я могу солгать? — спросил я. — Своим братьям? Расщепить слова и смысл?

— Я ничего не хочу сказать, — Раху зевнул и почесал ухо с видом величайшего равнодушия. — Это ты все время пытаешься…

— Обожди, брат Раху, — взмолился Курха, — не ссорьтесь. Ты же видишь, Варда устал, он взволнован, что-то тревожит его. Пусть слова его смущают, пусть они пугают, но мы же братья. Мы корры. Мы одно племя. Мы вышли из леса и научились смыслу жизни не для того, чтобы отворачиваться друг от друга. Так, брат Раху?

— Так, брат Курха, так. Я и не хочу ссориться. Я не животное, чтобы бросаться в ярости на брата. Ты прав, мы не должны забывать слова учителей о долге и добре.

— Ну вот и хорошо, — вздохнул Курха. — Видишь, брат Варда, он не сердится на тебя. Ляг, положи голову на меня. Твое тело отдохнет, и разбежавшиеся слова соберутся вместе.

Передо мной была стена. Они инстинктивно защищались от правды. Защищались любым способом, даже добротой и участием. На мгновение мелькнула мысль: может, они правы? Может, все будет идти как раньше? Мысль манила. Прими меня, просила она, и не надо будет снова и снова бросаться на защитный частокол братьев корров, не надо будет полниться яростью и презрением. Не надо, пусть все будет по-старому.

Я вспомнил, как прекрасна и покойна была жизнь, когда не было во мне никаких сомнений. Я и представить себе не мог, что слова могут идти в одну сторону, а тень их — в другую. Все было ясно. Все имело свое место. Учителя — добрые, мудрые и учат нас добру и долгу. Мы, корры, благодарны им за то, что они ведут нас по тропе мудрости. Трехглазые ждут нашей помощи.

Тот ясный мир был прекрасен своей четкостью и простотой, а новый нес смятение и боль. Вернись, прошептало прошлое, вернись, пока не поздно…

Но я не мог принять соблазнительницу. Она была лжива, — а я уже был отравлен правдой.

— Братья, — сказал я, — единственное, о чем я прошу вас, выслушайте меня. Я принес вам правду, которую мне открыл Юуран. Выслушайте меня, а потом поступайте, как знаете.

— Юуран пришелец, — сказал Хиал, который молчал до сих пор. — Он добр, но он пришелец. Он не может понимать так, как понимаем мы. Вспомните, корры, как тяжело было нам вначале понять то, чему учили нас неживые. Их слова казались нам смешными. Добро? Что это такое? Его можно съесть? Становится от него в животе хорошо? Нет, Варда, нельзя забывать, что Юуран пришел из другого мира.

— Ты прав. Но я сам проверил. Я был бы рад, если он ошибался. Он не ошибался. Неживые предали нас. Они с самого начала обманывали нас…

— Мне трудно слушать тебя, брат Варда, — сказал Раху, и голос его звучал печально. — Я стараюсь понять тебя, но это невозможно. Как могут обманывать учителя, которые открыли нам глаза на высший смысл жизни, на добро, которые дали нам гордость, которые сделали из нас, полуживотных, мыслящих существ, гордых своим новым самосознанием.

— Нет, никакого добра и никакого смысла нет в словах учителей…

— Варда! — крикнул Курха. — Умоляю тебя, опомнись!

— Наоборот, в их словах корыстное зло.

— Варда, — прошептал Хиал, — мы стараемся быть терпеливы, но всему есть предел.

— Неживые глубоко безразличны к эллам. Им нужны не эллы, а источник в их развалинах, сильный источник, который дает эллам силы летать. Они хотят разрушить Семью, чтобы эллы не смогли помешать им присвоить этот источник. Вы знаете, как нужен источник для неживых. Без него они гаснут.

— Хватит, — сказал Раху. — Твои речи безумны. Ты смущаешь наш покой.

— Не надо, брат Варда, — жалобно просил Курха. — То, что ты говоришь, страшно.

— Да, братья, страшно. Но еще страшнее убивать невинных эллов, думая, что делаешь добро. Не случайно ты, Курха, так и не мог перебороть свои инстинкты и поднять камень на трехглазого. Твои инстинкты оказались умнее и добрее, чем твой обманутый разум.

— Нет, — тяжко вздохнул Курха, — ты неправ. Я действительно не мог заставить себя делать так, как говорили наши учителя, но только потому, что я слаб и нерешителен… Ты и представить себе не можешь, как я мучаюсь из-за своей никчемности.

— Достаточно! — рявкнул Раху. — Или замолчи, или…

— Что, брат Раху? — спросил я насмешливо. — Что «или»? Или ты тоже попытаешься принести мне добро при помощи острого и тяжелого камня?

— Это ты у нас мастак по части камней, — ответил Раху. — Мы ведь не убивали. Ты у нас удостоился такой чести. Это почему-то тебе учителя первому доверили убивать трехглазых ради них же самих. Не нам, а тебе. Ты лучше расскажи, как ты этого добился. И, видно, лишился от гордости разума.

— Да можете вы понять что-нибудь своими маленькими, жалкими мозгами? — крикнул я. — Или в них уже ничего не может проникнуть? Всунули туда неживые свою ложь, и она заняла ваши головы целиком. Так что больше ни для чего другого места уже не осталось. Вы не разумные существа, корры. Вы просто орудия в руках немощных неживых. Вы и сами неживые. Хуже неживых, те хоть катятся туда, куда хотят. А вы бежите, куда вас посылают.

— Ты не корр, — крикнул Хиал. — Ты сошел с ума. Держите его, братья, пока он не кинулся на нас, как дикий зверь, и не разорвал нас.

Хиал бросился на меня. Я не ожидал нападения. Он сшиб меня на землю и навалился на меня. За ним последовал и Раху. Его бок придавил мое лицо. Шерсть лезла в рот и нос, я не мог дышать. Я пытался столкнуть с лица груз, но Раху вцепился в меня руками. Я начал задыхаться. Грудь дергалась, в глазах плыли багровые облака.

— Братья, — умолял Курха, — братья, не надо так…

— Хиал, — крикнул Раху, — я держу его. Беги к неживым и расскажи, что случилось с Вардой. Мы не звери, чтобы так вот убить его, пусть научат, что с ним делать. Учителя мудры, они научат нас.

— Ты забыл, что уже темно, неживые недвижимы. Они даже выслушать как следует не смогут. Подождем до утра, когда они побывают в источнике.

— Ты прав. Этот безумец совсем сбил меня с, толку. Но он же опасен. Что делать?

— Свяжем ему руки и ноги.

— Правильно.

Я уже плохо понимал их слова. Сознание уплывало клочьями, как туман на ветру. Связать… Кого-то они хотят связать… Ах, да — это меня… Быстрее бы, быстрее, пока я не задохнулся и не прошел остаток пути под тяжким и жарким боком корра. Скорее. Инстинктивно я сжал зубы и укусил Раху. Тот дернулся, и я успел вздохнуть.

— Ух, — рявкнул Раху и ударил меня рукой по голове. — Он укусил меня, этот правдолюбец. Открывал нам глаза, правду, видите ли, он нам принес, а сам впивается клыками. Не правду он принес, а дикость и злобу…