Тим Скоренко - Законы прикладной эвтаназии

Майя заливисто смеётся. Чем-то Дима напоминает ей Гречкина, но тот всё-таки скучнее и банальнее. Дима более остроумен, более изящен. Тем временем он продолжает.

«Но возникли трудности. Привлечённые ароматом мёда пассажиры пытались зачерпнуть мёд сами, а дети прыгали на пути, чтобы всласть нализаться. Участились смертельные случаи на рельсах. В итоге в 1937 году была проведена капитальная реконструкция станции, в ходе которой все пчёлы были вывезены, а соты закупорены пробками, которые мы и видим сегодня. Желтоватые потёки на шестигранниках – это следы халатно смытого и окаменевшего мёда. Можно попытаться отодрать кусочек, растопить его и лизнуть».

«Ты пытался?»

«Конечно. Даже вкусно, кстати».

Майя представляет Диму, облизывающего грязную стенку «Смоленской», и морщится.

«Ты мне не веришь!» – возмущённо говорит он.

«Что ты, конечно, верю!» – смеётся Майя.

Они разговаривают о книгах, причём говорит, в основном, Дима, потому что Майя знает о книгах очень мало. Он рассказывает об упадке русской фантастики, о конфликте Салмана Рушди с мусульманским миром, а потом пересказывает ей биографию Роберта Штильмарка – человека, который написал грандиозный роман «Наследник из Калькутты», сидя в сталинских лагерях.

Он знает очень, очень много.

Хотя нет – это ей только кажется. Просто его знания – другие. Она могла бы так же рассказывать об истории мира с двадцать второго по двадцать шестой века. О той истории, которая для него никогда не наступит.

Майе становится грустно. Если у общества хранителей времени всё получится, она никогда не увидит Диму. Он останется здесь, в своём двадцать первом столетии, со своими смешными байками о метро.

Когда она спустя шестьсот лет спустится на музейную станцию «Площадь революции» и проведёт рукой по истёртому носу собаки, она улыбнётся, потому что вспомнит Диму. Майя представляет себе эту сцену, и ей становится ещё обиднее.

Неужели ей и в самом деле нравятся такие мужчины – безбашенные, говорливые, эрудированные до ужаса и наивные? Вероятно, да.

Они уже давно прошли мимо «Арбатской», мимо «Библиотеки имени Ленина», мимо Манежа, и впереди – Исторический музей и Воскресенские ворота. Здесь же памятник Жукову. Он освещён прожекторами, и тень его на фасаде музея похожа на какого-то страшного безголового страуса с кривыми ногами.

«Смотри, тень смешная», – показывает Майя.

«Это великая курямба!» – важно говорит Дима.

«Кто?»

«Великая курямба. Однажды в Москве появилось множество рекламных щитов с изображением вселенского зла под названием МакЧикен. МакЧикен следил за нами, как Большой Брат. А по-русски МакЧикен – это курямба. Так вот, курямбу в итоге изгнали, но тень её осталась на стене за спиной Жукова. Жуков был великим полководцем, и только он удерживает курямбу от того, чтобы вырваться и заполонить страну американской несвежей курятиной!»

Майя хохочет во весь голос. С «МакЧикеном» она уже познакомилась в «Макдоналдсе», а вот с курямбой сталкивается впервые.

Около метро Майя понимает, что нужно заканчивать знакомство, пока оно не зашло слишком далеко.

«Мне надо ехать», – говорит она.

«Ну а мне – идти, – улыбается он. – Ты дашь мне свой номер?»

Причины для отказа есть. Но причины для согласия перевешивают. Телефон ей купил Морозов чуть ли не в первый день их приезда в Москву.

Она диктует номер.

«У меня тоже “Билайн”», – говорит Дима.

Как это странно – внешние телефонные аппараты, разные компании-операторы, голосовая диктовка номера.

«Пока!» – говорит она весело.

Он не прочь обнять её напоследок, но она не подаёт «разрешающего» знака. Гуд бай, май френд.

Она спускается в подземный переход и думает о том, что любой мир может быть прекрасен – что мир двадцать первого, что двадцать седьмого века. В то же время любой из миров может быть отвратителен.

2

До дачи Морозова она добирается на электричке. Впрочем, участок уже не принадлежит Алексею Николаевичу.

Из дома ей навстречу выходит Волковский в элегантном сером костюме.

«Майя, мы вас уже заждались! Вы понимаете, что мы очень волнуемся?»

«Добрый вечер, Александр Игнатьевич».

Волковского она не может фамильярно называть на «ты». Всё-таки он гораздо старше Морозова. Хотя будь он даже молод, всё равно Майя не может представить, как можно Волковского назвать на «ты». Его, наверное, даже супруга называет на «вы». Если, конечно, он женат.

Она забегает в дом.

«Что купили, мадемуазель Майя?»

«Книги».

«Книги – это хорошо… А вас ждёт ужин, между прочим».

На даче Морозова живёт пять человек. Трое работают непосредственно над проектом анабиозиса. Молодые, энергичные, обеспеченные, фанатично преданные Волковскому. Четвёртый – повар Андрей. Его происхождение и роль в обществе хранителей времени неясны. Последний – сам Волковский.

Хорошо, что в доме шесть комнат, на всех хватает. Хотя, как обнаружила Майя, инженеры иногда спят прямо в подвале, на диване возле анабиозиса.

Анабиозис уже построен. Вот он стоит на своём постаменте, блестящий, высокотехнологичный, дорогой. Возможности двадцать первого века гораздо шире, нежели возможности первой половины двадцатого. Деньги и связи Волковского обеспечили непрерывную поставку необходимых компонентов. Но главное – это наличие готовых чертежей. Разработать за два месяца анабиозис невозможно, а вот построить в соответствии с образцом – вполне реально.

Повар Андрей ставит на кухонный стол ужин для Майи.

«Мы уже поужинали», – поясняет Волковский.

Андрею лет тридцать, он молчаливый и спокойный.

«Что это?»

«Это киш с цветной капустой и курицей, – отвечает Волковский. – И салат. А чай – на твой выбор».

«Пуэр».

Она пристрастилась к пуэру. В её столетии – днём с огнём не сыщешь.

Волковский садится напротив.

«Майя, нам осталось совсем немного, вы понимаете. Ещё неделя-две, и мы убедимся в верности того состава, который используем. Мы уже пробуем его на животных, видимого дискомфорта они не испытывают. Но вы, Майя, должны понимать, что станете первым человеком, на котором будет испытан наш аппарат. То есть мы, конечно, проведём предварительный опыт с добровольцем, но именно вы подвергнетесь длительному воздействию анксиолитика. Очень длительному».

«На мне уже испытывали такой аппарат. И такой препарат».

«Да. После десятков опытов, проведённых над “брёвнами”».

Волковский знает почти всё. Он потребовал подробного рассказа обо всех приключениях Майи в прошлом в качестве одного из условий отправки её в будущее. Впрочем, она бы и сама всё рассказала.

«Ничего, справлюсь. Мне терять нечего».