Москва 2087 [СИ] - Алла Белолипецкая
Однако завершить ревизию своих прегрешений Максим Берестов не успел. Из коммутатора, стилизованного под прибор конца двадцатого века, послышался голос его секретарши Марины:
— Максим Алексеевич, 14.30! Вы помните об интервью? Корреспондентка Единого новостного канала уже здесь!
— Через две минуты можете её приглашать! — распорядился Макс.
А затем привстал с кресла и оправил на себе светло-серый двубортный пиджак, и заодно проверил узел галстука — не скособочен ли? Но — и костюм его, и галстук пребывали в идеальном порядке. Придраться корреспондентке было бы не к чему.
Он подумал: это словцо — корреспондентка — еще в середине нынешнего, двадцать первого века сочли бы просторечным. Однако с тех пор много словарей — лексиконов — отправили в макулатуру. А сейчас такие вот словечки, когда-то считавшиеся устаревшими, стали на каждом шагу употреблять на всей территории бывшей Российской империи. Модное веяние: неоархаизмы.
Телевизионная корреспондентка позвонила ему еще на прошлой неделе.
— ЕНК поручил мне взять интервью у нового президента корпорации "Перерождение", — начала она тот разговор, сразу же отметая все вопросы, которые — вдруг! — могли бы у него, президента "Перерождения", возникнуть.
Первым побуждением Макса было — отказаться, никакого интервью не давать. Но, раздосадованный на самого себя, Макс тогда ответил:
— Буду рад рассказать о новой эре корпорации зрителям ЕНК. Но у меня будет одно условие: не задавать мне вопросов о деятельности моего предшественника. Говорить о нем я не желаю.
«Как будто она не знает», — тут же съехидничал он мысленно над самим собой. Однако не удержался и прибавил — больше из-за смущения, охватившего его, едва он услышал голос этой самой корреспондентки:
— Намерения его наверняка были благими, но всем известно, куда именно вымощена дорога такими намерениями!
Собственный тон показался Максу ворчливым, даже брюзгливым. Как будто ему было не тридцать пять, а, скажем, восемьдесят пять лет. Однако корреспондентка ничего неприятного как будто и не заметила.
— Да, я знаю, куда, — сказала она просто. — Мне и справки наводить не нужно!
И на том их телефонная беседа завершилась.
Так что — о сегодняшнем интервью Макс, конечно же, помнил. Он вообще не имел привычки забывать о чем бы то ни было. «У тебя, Максимка, память как у слона», — частенько говаривала его бабушка по материнской линии, Вера Васильевна. Причем произносила она это далеко не всегда в позитивном контексте — дескать, есть вещи, о которых лучше было бы забыть.
— Кто старое помянет, — любила еще Вера Васильевна прибавлять, — тому глаз вон!
Но вот отец Макса — если он при таких разговорах присутствовал — неизменно парировал:
— А кто старое забудет — тому оба вон!..
Уж он-то всегда был на стороне своего мальчика. Вот только — чего бы он сам, Максим Алексеевич Берестов, не отдал, чтобы позабыть навсегда некоторые дни своей жизни! Да вот, хотя бы — то день, когда он согласился возглавить корпорацию "Перерождение".
2
После событий, случившихся в минувшее Рождество, Мария Рябова не отправилась ни в тюрьму, как ожидал Макс, ни в клинику для душевнобольных преступников — на что, быть может, рассчитывал Фил. Фактически она получила полную амнистию — как пострадавшая от недобровольной экстракции. Этого потребовали представлявшие самые разные правозащитные организации юристы, включая Ирму фон Берг.
Этой барышне всё оказалось нипочем. Макс знал со слов своего отца, что именно она застрелила полковника Хрусталева. Конечно, в свете всего случившегося никаких обвинений ей не предъявили — её действия квалифицировали как необходимую самооборону. Но и сама Ирма из-за того выстрела нимало не переживала. И благополучно сумела избежать модного диагноза ПТСР — посттравматическое стрессовое расстройство, хоть и оказалась захваченной в заложницы. И, невзирая на то, что угрожал ей тогда пистолетом именно сподвижник Марии Рябовой, Ирма не проявляла к Настасьиной матери ни малейшей неприязни.
Но все же — Макс никак не ожидал услышать от барышни фон Берг то, что она передала ему, когда в начале февраля заявилась без предупреждения в квартиру Берестовых на Большой Никитской.
— Марья Петровна Рябова находится сейчас в санатории "Перерождения", как тебе наверняка известно, — начала тогда Ирма.
И — да: Макс, конечно же, о местопребывании госпожи Рябовой знал. Причём находил довольно-таки ироничным тот факт, что его несостоявшуюся тещу поместили в тот самый подмосковный санаторий для реградантов, захват которого она сама же и организовала в первых числах января. В это же заведение благодаря Максу были также отправлены на реабилитацию Наташа Зуева и Сашка Герасимов. И Макс даже самому себе с неохотой признавался в том, что устроил он близкое соседство бывших одноклассников из своих собственных расчетов. В надежде на то, что Сашкина подростковая влюбленность в Наташу выльется во что-то взрослое и серьезное. Но Сашка на присутствие бывшей одноклассницы даже и внимания не обращал. И только спрашивал все время персонал санатория о Настасье Рябовой. Сашка явно влюбился в неё. И Максу отчего-то была неприятна эта мысль — невзирая на полный разрыв с бывшей невестой.
— Да, о Марье Петровне мне всё известно, — сказал он Ирме. — Как я понимаю, она решила нанять тебя, чтобы ты представляла её интересы?
— Верно. — Барышня кивнула. — Потому-то я и пришла к тебе, дружочек. Моя клиентка хочет, чтобы ты навестил её в подмосковном санатории. Прямо сегодня. Если хочешь, поедем вместе на моей машине — она припаркована прямо у твоего подъезда. И, кстати, за рулём — Алекс. Мы решили, что станем жить в Москве, когда поженимся. И наша свадьба — через месяц. Ты получишь приглашение, разумеется.
Это её бархатный голос с легчайшим немецким акцентом — он почти убаюкивал. И Максу пришлось сделать над собой усилие, чтобы ответить насмешливо и грубо:
— Чего хочет твоя клиентка — это уж точно не мои проблемы. Можешь передать госпоже Рябовой, — он осекся, поняв, что это прозвучало двусмысленно, и уточнил: —…передать Марье Петровне Рябовой от меня кукиш с маслом. Или как вы, немцы, говорите — Pustekuchen! — И для вящего эффекта он ещё и сложил пальцы правой руки в неприличную дулю.
Но, если он рассчитывал смутить барышню фон Берг, то напрасно. Та при его словах и не поморщилась.
— Моя
