Андрей Бочаров - Я и Я (сборник)

Ведь человек и не должен был владеть всеми искусствами одновременно. Проблема в том, что с безразмерной памятью легко увлечься, натаскать чужих озарений, как пуха в гнездо, уточнить стиль, обрести навыки – и готов очередной шедеврик. Сотворив пару картинных галерей, человек уже не ощущал вкуса вдохновения, превращался из подлинного творца во всего лишь дорогого конвейерного робота.

Вот и приходилось Олефиру брать первый попавшийся инструмент – будь то перо или стило – и приниматься за работу. Проходить тест на человечность. Проще себя можно было оценить, надев головной обруч и пару минут занимаясь своими делами. Но Валерий упорно не желал выглядеть как изделие на конвейере.

Валерий сидел перед маленьким стеблем чертополоха, заключенным в семигранном призматическом аквариуме. Время от времени он пощелкивал пальцами – и в аквариуме будто дул ветер. Критически осматривал растение, делал пару пассов – и оно чуть меняло форму и расположение листьев, на него иначе падал солнечный свет. Скоро должны были появиться цветы.

Попутно приходилось совещаться со «старшим братом», с той версией Олефира, которая давно стала программой.

– Зачем эти траты? Жених, патенты? – вкрадчивый голос генерировался прямо в нервах, потому трудно было его подслушать.

– Дальше будет еще больше, старший, – так же мысленно отвечал работник.

– Знаю, – начальство всегда было в курсе фактов и будущих событий. – Траты на воскрешения будут предельными.

– Я постараюсь не перешагнуть этого предела, старший, – одним движением Олефир будто прогнал куст через всю осень – тот пожух, потерял листья, и вот уже одинокий иссохший стебель клонится под дождем.

– Стараешься дать людям еще один шанс?

– Они этого заслуживают, – ответил человек.

– Нет уж, сколько промотали возможностей! Просто ты слишком добр, слишком.

– Старший, неужели я дал повод? – Валерий удивленно и обеспокоено поднял брови.

– Статистика не лжет. А у твоей щедрости не может быть других причин.

– Это недостаток?

Молчание на той стороне обеспокоило Валерия сильнее, чем давешний карабин в руках мальчишки. Олефир никогда не интересовался, чем занимается «старший брат», что теперь у него на уме и какой у него бизнес с теткой. Главное, чтобы воскрешал и обеспечивал возможность работы.

– Решай сам, – наконец последовал ответ.

Олефир парой обратных пассов вернул стебель колючего чертополоха в весну. Теперь осталось придумать, кому подарить эту семигранную призму с образом такого колючего и неприветливого цветка.

– Кстати, ты еще в пределах нормы. Сохранись в ближайшие пару часов.

– Хорошо. Сколько мне до потолка?

– Одной затяжки вдохновения уже хватит. Будь осторожнее в своих порывах.

Вот так всегда, ворчливо подумал Олефир: он сломя голову бежит от кокона до виртуального астрала. Отдышаться, и то не получается.

Больше говорить было не о чем. Олефир еще раз посмотрел на призму. Добротная поделка, такую вполне прилично презентовать деловому партнеру с соответствующими пожеланиями, и тот с чистой совестью сунет ее в мусорный бак. «Третьему Адаму» хотелось снова и снова править образ голографического цветка, чтобы любой мог разглядеть в нем судьбу человека.

Так, наверное, и будет, но чуть позже.

А пока он поднялся, отставил сканирующую панель, которая следила за движениями его пальцев и позволяла управлять цветком.

Перед сохранением надо было думать о самом важном, чтобы, проснувшись в следующий раз, не тратить время на глупости. Текущая интрига? Она уже запущена, и дальше требовалось действовать по старым схемам.

Олефир посмотрел на лучший набросок пастелью, который остался с позапрошлого раза. Там был короткий ряд коконов. Те его воплощения, которые не стали переходить в машинное состояние, в которых возможности разума не успели задушить человечность, а денег на преображение, на становление новой машинной личности, как всегда, не хватало… Для них не было возврата к обычному состоянию. Они лежали там – в серой галерее. Всего полдюжины его почти совершенных братьев. Он бы хранил их всех, и сам бы лег рядом, когда придет время. Но на это тоже не хватало денег.

По большому счету, денег не хватало на все человеческое. Кто не хотел становиться марионеткой, должен был превратиться в кукловода – оцифровать сознание и бесконечно совершенствовать его, как совершенствуют набор программ в любом компьютере. Валерий жил в годы перелома – как же давно это было! – когда уходило старое человечество. И он захотел остаться человеком – пусть и в руках самого себя же, давным-давно трансформировавшегося. Больше всего он боялся остаться последним человеком на Земле.

Белая вспышка – автомат в комнате, которая была одним большим анализатором, снял копию сознания с его мозга, и теперь ее содержание после смерти оригинала запишут в свежей, только клонированной голове.

Это было его крайнее сохранение.

Если только Валерий не протянет в рамках человечности еще неделю и не сможет оставить своему преемнику очередной матрицы своей памяти.

Здесь жизнь торжествовала в каждом кубическом миллиметре пространства. Громадный человеческий муравейник, в котором любой камень под ногами и случайная пылинка в воздухе жили и стремились продолжить род. Одежда на людях, мебель в домах, сами дома – в экологических системах здесь уже невозможно было разобраться обычному сознанию.

Обитатели называли все это буйство «Желтой Ахайей». Они могли назвать место как угодно и придумать в тысячу раз более изощренную обстановку – виртуальность позволяла практически все. Здесь был перекресток одного из виртуальных сообществ. Саркофажники валялись в чанах, берегли здоровье. Каждый из них мог жить в собственном мире, и они не отказывали себе в собственных вселенных. Однако же требовалось место, где можно было ощутить локоть соседа, пропитаться духом единства.

В итоге получилась тысячекратно увеличенная коммунальная квартира.

Олефир пробирался по тесным улочкам, таким узким, что стоило открыть дверь дома, как протиснуться дальше можно было только боком. Под подошвами хрустели панцири жуков, приходилось отмахиваться от мошкары. Небо над головой светилось тысячей светлячков.

Взрослые люди здесь еще спали. Дети были предоставлены сами себе, и даже в самое глухое время по улицам бродили кучки ребят, занятых своими, малопонятными посторонним делами. Иногда они обращали внимание на одинокого пешехода, но в карманах Олефира всегда хватало игрушек, а на лице мелькала вполне искренняя улыбка.

В центральные артерии этого муравейника следовало пробраться, пока утренние работники метлы и прочие коммунальные служащие не начнут перегораживать своими тележками все проходы. Тогда местные начнут ходить по крышам, заскрипит сеть из мостков и простых досок, переброшенных над улицами, – только уж очень хилые эти мостки, чужой здесь легко сломает шею. Да и местный житель в любой момент мог уйти в другой мир, а постороннему даже до ближайшей точки выхода приходилось несколько часов топать ножками.