Филип Дик - Человек в высоком замке (пер. О.Колесников)

– И все же бремя вины лежит на моей душе, – сказал мистер Тагоми. – Кровь, герр Рейсс, никогда нельзя смыть так легко, как чернила.

Консул, казалось, был в замешательстве.

– Я страстно жду прощения, – сказал мистер Тагоми, – хотя вы и не можете мне его дать, а возможно, и никто не может. Я собираюсь почитать дневник знаменитого богослова из Массачусетса, преподобного Мэзера. Мне сказали, что он пишет о виновности, об адском огне и тому подобное.

Консул делал быстрые затяжки сигаретой, внимательно изучая мистера Тагоми.

– Позвольте мне довести до вашего сведения, – сказал мистер Тагоми, – что ваша страна опустится до еще большей подлости, чем прежде. Вам известна гексаграмма «Упадок?» Говоря как частное лицо, а не как представитель японских официальных кругов, я заявляю: сердце замирает от ужаса. Нас ждет кровавая бойня, не имеющая аналогов. Но даже сейчас вы стремитесь к своим, не имеющим никакого значения эгоистическим целям и выгоде. Например: добиться какого-либо преимущества над соперничающей группировкой, скажем, над СД, не так ли? Устроить холодный душ герру Бруно Краузу фон Мееру…

Дальше продолжать он не смог. Грудь его сдавило. «Как в детстве, – подумал он, – когда перехватывало дыхание, стоило мне рассердиться на свою старую воспитательницу».

– Я страдаю от болезни, развивающейся все эти долгие годы, – объяснил он герру Рейссу. Тот уже выбросил свою сигарету. – Но принявшей опасную форму с того самого дня, когда я услышал о шальных выходках наших безнадежно безумных вождей. В любом случае, шансов на излечение никаких. И для вас тоже, сэр. Говоря языком преподобного Мэзера, если я правильно помню: «Покайтесь!»

Германский консул хрипло сказал:

– У вас хорошая память.

Он кивнул и дрожащими пальцами зажег новую сигарету.

Из конторы появился мистер Рамсей, неся пачку бланков и бумаг. Обратившись к мистеру Тагоми, который молча пытался перевести дух, он сказал:

– Пока он еще здесь. Текущие дела, связанные с его функциями.

Мистер Тагоми машинально взял бумаги.

Форма двадцать-пятьдесят. Запрос из Рейха через представителя в ТША, консула барона Гуго Рейсса, о высылке под стражей какого-то уголовника, ныне находящегося под опекой Управления полиции города Сан-Франциско, еврея по фамилии Френк Финк, гражданина – согласно законам Рейха – Германии, разыскиваемого с июня 1960 года, для передачи под юрисдикцию Рейха и так далее. Он пробежал взглядом бумагу.

– Вот ручка, сэр, – сказал мистер Рамсей, – и на сегодня наши дела с германским представительством закончены.

Он с неодобрением взглянул на консула, протягивая ручку мистеру Тагоми.

– Нет, – сказал мистер Тагоми.

Он вернул форму двадцать-пятьдесят мистеру Рамсею, затем снова выхватил ее и наложил внизу резолюцию:

«Освободить. Главное торговое представительство, одновременно представляющее гражданскую власть Империи в Сан-Франциско. В соответствии с протоколом 1947 года. Тагоми».

Он вручил один экземпляр германскому консулу, а остальные копии, вместе с оригиналом отдал мистеру Рамсею.

– До свидания, герр Рейсс.

Он поклонился.

Германский консул также поклонился, едва удостоив взглядом врученный ему лист бумаги.

– Пожалуйста, в будущем все дела ведите посредством промежуточных инстанций, как-то: почта, телефон, телеграф, – сказал мистер Тагоми, – чтобы исключить уличные контакты.

– Вы возлагаете на меня ответственность за общие положения, находящиеся вне моей юрисдикции, – сказал консул.

– Дерьмо собачье, – сказал мистер Тагоми. – Вот что я имел в виду.

– Разве такими методами ведут дела цивилизованные люди? – сказал консул. – Вами руководят обида и месть, в то время как это должно быть просто формальностью, в которой нет места личным чувствам.

Он швырнул на пол сигарету, повернулся и зашагал прочь большими шагами.

– Подберите свою вонючую сигарету, – тихо сказал мистер Тагоми.

Но консул уже скрылся за углом.

– Я вел себя как ребенок, – сказал мистер Тагоми мистеру Рамсею. – Вы были свидетелем моей инфальтильности.

Он нетвердой походкой направился в контору. Теперь он уже совсем не мог дышать.

Боль пронизала всю его левую руку, и одновременно с этим как будто огромная рука схватила его ребра и сдавила их.

– Ух, – произнес он.

Там, впереди, он увидел не ковер, покрывающий пол, а фейерверк из искр, красных, обжигающих рот.

«Помогите, пожалуйста, мистер Рамсей», – хотел сказать он, но не смог вымолвить ни звука. Он весь подался вперед и споткнулся. И ничего вокруг, за что можно было бы ухватиться.

Падая, он сжал в руке, засунутой в карман, серебряный треугольник, навязанный ему мистером Чилданом. «Он не спас меня, – подумал он. – И не помог мне. Все было впустую».

Тело его грохнулось на пол. Задыхаясь, он ткнулся носом в ковер, свалившись на четвереньки. Лопоча какую-то чушь, к нему устремился мистер Рамсей, плетя какую-то ерунду, чтобы самому не потерять голову.

– У меня небольшой сердечный приступ, – удалось выговорить мистеру Тагоми.

Теперь уже несколько человек оказалось рядом, и его перенесли на диван.

– Спокойнее, сэр, – говорил ему один из них.

– Уведомите жену, пожалуйста, – сказал мистер Рамсей.

Скоро донесся шум скорой помощи, визг ее сирены на улице. И жуткая суматоха. Какие-то леди входили и выходили. Его накрыли одеялом почти до самой шеи, развязали галстук и расстегнули воротник.

– Теперь лучше, – сказал мистер Тагоми.

Ему было удобно лежать, и он даже не пытался пошевелиться. «Все равно моя карьера закончена, – решил он. – Генеральный консул, несомненно, поднимет крупный шум, будет жаловаться на неучтивость, вероятно даже на нанесенное ему оскорбление. Но в любом случае, что сделано, то сделано. Да и в более важном деле мое участие закончилось. Я сделал все, что было в моих силах. Остальное – забота Токио и германских группировок. Но, так или иначе, борьба будет проходить без меня. А я думал, что это всего-навсего пластмассы. Важный торговец прессформами. Оракул – то догадался, намекнул мне, а я…»

– Снимите с него рубашку, – раздался голос.

Скорее всего, местный врач. В высшей степени уверенный голос. Мистер Тагоми улыбнулся. Голос – это все.

А может быть, то, что сейчас с ним произошло, и есть ответ? Каким-то таинственным образом организм сам знает, что делать, что настало время бросить работу, хотя бы частично, временно. «Я должен на это согласиться. Что сказал мне Оракул в последний раз? Тогда, когда я обратился к нему в кабинете, где лежали те двое мертвых или умирающих. Гексаграмма шестьдесят один, Внутренняя правда. Даже вепрям и рыбам счастье, – это про меня Книга имела в виду меня. Никогда я не мог до конца понять происходящего: это естественно для подобных созданий. Или именно это и есть внутренняя правда – все то, что со мной произошло? Я подожду и увижу, в чем она состоит».