Виктор Цокота - Звезда бессмертия

— Да отведи ты его наконец куда следует! Только убрать за ним потом не забудь, — с нарочитой строгостью сказал Андрей Иванович сыну. — Я ведь еще дома заметил его проделку, — повернулся он к Олегу, когда Сережа вместе с Джеком скрылся в маленьком дальнем отсеке. — Решил — пусть летит собачонка. Она умная и веселая. Замечательно чуткий сторож. Экипажу в море помехой не будет. Еще и полезную службу сослужит… А вот сказать об этом, предупредить, простите, запамятовал… Закрутился с погрузкой. Да и Сережка на глаза не попадался. Виноват однако, не обессудьте, — заморгал он правым глазом.

— Да что это вы, право, Андрей Иванович, — потянулся к нему Олег. — Мы ведь тоже все очень любим животных, особенно собак, да еще таких крошечных. И я, и Таня, и Александр Павлович, конечно, -повернулся он к Винденко, как бы приглашая его подтвердить свое доброе отношение к четвероногим друзьям людей.

— Сущая правда, капитан, — серьезно ответил старый моряк. В голосе его зазвучали теплые нотки. — У нас на “Друге” одна овчарка двенадцать лет прожила… Как-то случилось — в длительный штиль попали. Пресная вода на исходе. Людям в страшную жару по норме всего стакан в день выдавали. Так курсанты ей из своего пайка выделяли до полной потребности. Хороший пес был. Ты ведь, наверное, помнишь его, Андрюша. Туманом звали… А сейчас вот уже пятый год плавает с нами общая любимица всей команды и стажеров, великолепная северная лайка по кличке Ветер. Нам ее канадские индейцы подарили совсем крошечной.

Он вдруг замолк и отвернулся к иллюминатору, весь уйдя в свои воспоминания. Видимо, они были приятны, потому что глаза капитана блестели необыкновенно молодо, а в уголках его губ время от времени зарождалась тёплая улыбка.

Весело лая, в столовый отсек прибежал Джек. Он внимательно обнюхал ноги поочередно у всех сидящих за столиками спортсменов и летчиков, обошел каждый угол, а потом уселся возле Тани, выжидательно глядя на нее и время от времени облизывая свой маленький черный носик красным язычком.

— Ну вот, и хозяйку признал, — засмеялся Аксенов-старший. — Ты уж покорми его, Танюша, поддержи свой авторитет.

— А что ему можно дать, Андрей Иванович? — спросила девушка. — Мяса-то сырого у нас нет.

— Это не беда. Дома он ел все, что и мы.

Джек действительно оказался не переборчивым.

С одинаковым усердием отдал он должное и весеннему салату из молодой редиски с зеленым луком, и котлете с гречневой кашей, и сгущенному молоку. Насытившись и попив воды, он улегся у ног Тани, положив голову на передние лапы и тихонько повиливая в знак благодарности обрубком хвостика.

Но вдруг собака насторожилась, подняла длинную лисью мордочку, навострила уши. В руках у Тани была конфета в яркой малиновой обертке. Как только зашелестела разворачиваемая бумага, Джек вскочил, фыркнул, тряхнул головой и… встал на задние лапы. Передние он развел в стороны, опустив вниз их кончики. Мордочку склонил влево и замер в таком положении неподвижно, то подобострастно и просительно заглядывая в глаза новой хозяйке, то умильно глядя на ее руки, которые уж очень медленно освобождали так чудесно пахнущую конфету сначала от яркой наружной обертки, затем от золотистой фольги и наконец от тоненькой нижней бумажки.

Но что это? Конфета освобождена полностью от своей одежды. Джек это видит собственными глазами, но добрая хозяйка, так щедро накормившая его недавно, делает что-то совсем не то! Она не замечает стараний Джека, даже не смотрит в его сторону!…

Не меняя позы, собака легонько переступает лапками, становится прямо напротив Тани. Но та — отворачивается. И, мало этого, она откусывает от конфеты сперва один кусочек, затем второй…

Еще несколько секунд Джек продолжал стоять в той же позе. Но когда он увидел, что его старания остаются незамеченными, а такая желанная конфета тает в Танином рту у него на глазах, он вытянул свою лисью мордочку вверх и… запел! Да, да, запел старательно, громко, зажмурив при этом от полноты чувств глаза. Тонкая, похожая на завывание вьюги и шакалий вой, его песня была жалобной и прерывистой, но слушатели высоко оценили талант певца. Раздались дружные аплодисменты, под аккомпанемент которых Джек на лету ловко подхватил зубами желанное лакомство, быстро расправился с ним, а потом снова улегся у Таниных ног, положив голову на лапы и сторожко поводя черными ушами.

Час проходил за часом. Слепящее солнце уже почти на метр сумело все же оторваться от горизонта, когда во всех отсеках воздушного лайнера призывно зазвучал условный сигнал. Под самолетом показалось наконец удлиненное зеленое тело Острова Свободы, купающегося в нежных лазурных волнах.

С десятикилометровой высоты им был виден через иллюминаторы только один, сначала восточный, а потом южный берег. Остров Куба с востока на запад тянулся на тысячу двести километров, а в поперечнике с севера на юг — почти на четыреста. Но они знали: это остров. И он казался им с высоты плывущим по волнам океана чудесным зеленым кораблем.

…Качается Куба на карте.

Зеленая длинная ящерица

С глазами, как влажные камни…

Это — Таня. Ей, как и многим другим в самолете, вспомнились в эти минуты известные всему миру строки замечательного кубинского писателя и поэта Николаев Гильена.

Самолет медленно снижался. За светлой прибрежной полосой песка стали различимы тонкие свечи пальм с ветвистыми кронами, напоминающими перья диковинных птиц в экзотических головных уборах индейских вождей, темно-коричневая, с красноватым отливом, земля под ними, серый серпантин дороги, вьющейся, словно виноградная лоза, вдоль неповторимо прекрасных лагун и бухточек, которыми щедро изрезан берег.

Далеко справа, на восточной оконечности острова, в голубоватой туманной дымке проступали, словно тянулись навстречу восходящему солнцу, горные гряды Сьерра-Маэстры, Сьерра-де-Моа, Сьерра-де-Кристаль.

Те самые горы, где в декабре далекого теперь 1956 года нашли приют оставшиеся в живых двенадцать смельчаков повстанческого отряда во главе с Фиделем Кастро Рус, высадившегося с яхты “Гранма” у берегов провинции Орьенте. Столицей ее — колыбелью революции — и являлся город Сантьяго-де-Куба.

Под крылом засеребрилась в солнечных лучах просторная гавань, похожая сверху на огромное озеро с протокой, обрамленное двумя грядами гор, как бы протягивающих навстречу друг другу крепкие мускулистые руки для дружеского пожатия. Вход в гавань сторожит небольшой остров, словно плавающий в теплой бирюзовой воде. В его пышную сочную зелень вкраплены пятнышки черепичных крыш уютных домиков, в которых живут рыбаки.