Роман Струков - Тень могущества

Несколько измерений имела и жертва преступления, их сиятельство военлорд и генерал Томас Кларк.

Измерения эти лежали передо мной в распечатках, и я в очередной раз не пожалел, что уговорил принтер в Информационном бюро распечатать мне этот рулон — потому что даже мой армейский сетеком даже с включенным «ледоколом» и капитанским допуском продолжал утверждать, что Томаса Кларка на свете не существовало, — и неважно, что это он появлялся в новостях с заявлением по тому или иному вопросу чуть ли не каждый день.

Наш мир вообще располагает к паранойе. Тем не менее, засекретить всё невозможно, а генерал Кларк был многомерным человеком. Было понятно, что ни в каком досье — даже на уровне допуска шефа Управления не содержится информации о его месте жительства, семье и том, в каких кабаках он оставляет свою зарплату.

Зато я узнал, где Кларк работал.

В свободное от исполнения политических функций время.

Как и всякий дослужившийся до звания генерала военлорд, хотя бы даже и демобилизовавшийся, Кларк, разумеется, никак не мог покинуть тёплых объятий военно-промышленного комплекса.

Так проще и самим военлордам, да и ребята из жандармерии меньше нервничают — не нужно беспокоиться о том, что бывший военнослужащий, частично (в объёме произведённых генетических изменений) продолжающий оставаться собственностью правительства САСШ отправится в отпуск, скажем, в Мексику.

Кларк же возглавлял Институт прикладной геофизики при Военно-Метеорологической службе Правительства САСШ.

А я то думал, что всё его влияние распространяется лишь на «Новое Человечество».

Всё оказалось много хуже.

Генерал Томас Кларк, убитый неизвестным эльфом, влиял на климат всего земного шара.

А значит, зуб на него точил — каждый.

Даже я.

Институт прикладной геофизики располагался не так уж далеко от Мегапорта — потому что построен был в те незапамятные времена, когда Кэп-сити был всего лишь Нью-Йорком.

Несколько наклонных блоков-домоградов образовывали ребристое основание полукилометровой башни центрального блока, утыканного тарелками антенн спутниковой связи, координирующих работу всей системы ПБЗ.

Ещё выше чем башня — за низкой облачностью и не разобрать — парило несколько дирижаблей с ионными разрядниками, готовыми мгновенно отразить сигнал от антенных полей, расположенных на острове Процветания и закрыть Кэп-сити плазменным полем — очень эффектным для внешнего наблюдателя, никак не заметным для внутреннего, но разрушающим любую электронную начинку вражеских боеголовок.

Впрочем, истинное назначение противобаллистической защиты с самого начала было секретом Полишинеля.

«Только Господу дано повелевать погодой!», «Бунт экосферы — ваших рук дело!», «Институт стихийного бедствия!» — пикеты на лестнице перед входом в Институт стояли давно, многие палатки походили на капитальные постройки, а их обитатели выглядели столь сурово и деловито, что становилось понятно — эти люди приходят сюда как на работу, а никак не по зову сердца.

Впрочем, подобная вымуштрованность получила своё объяснение на верхних ступеньках.

Охрана ПБЗ была поручена компании «Железные сердца», преизрядно намозолившей мне глаза во время просмотра ежедневных отчётов.

Эти ребята занимались охраной при помощи электронных систем оценки и распознавания угрозы. А поскольку ни один человек из плоти и крови никогда не сможет понять логику, по которой оценивает его действия машина, единственное верное правило в такой ситуации — не делать лишних движений.

Вход в ИПГ защищали две спаренные турельные установки для отстрела резиновых пуль.

И хотя я нисколько не сомневался, что дульная энергия каждого резинового шарика даже меньше предельно разрешённого уровня, я точно также не сомневался и в другом: скорострельность в двести выстрелов в секунду на крутой — градусов 40! — лестнице, протянувшейся на футов на двести из любого человека сделает отбивную.

А компания, как обычно, спишет всё на ошибки программирования или заклинившие исполнительные механизмы.

Я, едва разглядев их логотип, и сам-то почувствовал себя неуютно — что уж говорить о людях, живущих под этим прицелом постоянно.

В приёмную меня впустили быстро и без проблем — стандартная тактика охранных агентств околокриминального толка.

Фирмы посолиднее наоборот, гордятся тем, что не пускают посторонних — хоть бы в их числе был и сам Премьер-министр; но «Железные сердца» придерживались более здравого полицейского подхода: всех впускать, никого не выпускать — по крайней мере, до тех пор, пока не будет надёжно установлена личность клиента и цель — истинная — его визита.

Порядок сей был мне известен, и поэтому оказавшись внутри я занервничал.

И было от чего.

Комнаты безопасности разные охранные агентства устраивают по разному, но общее название у них одно, точно передающее суть — «мышеловка». То есть абсолютно герметичная стальная камера, размеры которой зависят исключительно от того, сколько денег готовы выделить на безопасность.

Мне доводилось видеть целые офисные здания, сконструированные по тому же мышеловочному принципу.

Но каких бы размеров не была «мышеловка» — с душевую кабину или со спортивный зал, суть остаётся одна: в прочную нержавеющую сталь стен и потолка комнаты вмонтированы форсунки, позволяющие ввести в комнату любой газ — от безобидно-унижающих рвотно-слезоточивых компонентов, до аэрозолей серной кислоты, несущих гарантированную смерть — и вовсе не обязательно быструю и безболезненную.

Чаще всего такие мышеловки маскируют под обычную приёмную — с кожаными креслами, журнальными столиками и терминалами для выхода в Сеть. Но «комната безопасности» Института прикладной геофизики блистала свеженьким хромом натуральной газовой камеры Освенцима, что наводило на неприятные мысли.

Пост охраны от «мышеловки» отделяло стекло с металлическим напылением, делающим его неотличимым от прочих стен.

Во всяком случае, так уверяет реклама. Она не лжёт — если речь заходит о военных или правительственных вариантах исполнения. Но частным организациям стекло продаётся с другим коэффициентом преломления света, хорошо заметным, если одеть обычные солнцезащитные очки.

Очки — конфискованные сегодня утром у Айви — на мне были, и поэтому я уверенно подошёл к полуметровой ширины стеклянной ленте, тянущейся вдоль левой стены и прерывающейся только в одном-единственном месте — там, где должна была быть дверь.

И прижал к стеклу полицейский значок.