Дэвид Герролд - Война против Кторра

Так продолжалось десять-пятнадцать минут, беспорядочный набор картинок, одна за другой, быстрее, чем я мог усвоить. Пару раз я был напуган, не знаю, почему. Один раз я почувствовал гнев. Мне не понравился фильм. Я удивлялся, зачем мне его показывают. Он мне надоел. А когда, наконец, я заинтересовался, он кончился.

Когда свет снова зажегся, тихий голос сказал: - "Добрый день". - Голос мужской. Спокойный. Очень зрелый. Дедушкин.

Я снова очистил горло и обрел голос: - Где вы?, - спросил я.

- Атланта.

- Кто вы?

- Вы можете звать меня доктор Дэвидсон, если хотите. Это не настоящее имя, но его я использую на сеансах.

- Почему так?

Он пропустил вопрос. - Хотите курить, курите свободно, сказал доктор Дэвидсон, - я не возражаю.

- Я не курю, - сказал я.

- Я имею в виду допинг.

Я пожал плечами: - Это мне вообще не нужно.

- Почему?, - спросил он. - У вас сильное предубеждение?

- Нет. Просто не нравится. - Что-то мне было неуютно. Я сказал: - Вы видите меня?

- Да.

- А я могу видеть вас?

- Я извиняюсь, но здесь нет двухканального ТВ. Если хотите видеть меня лицом к лицу, вам надо приехать в Атланту. Вообще-то, я инвалид. Это одна из причин, по которой не сделали двухстороннего экрана. Иногда мое, э-э, состояние может смущать.

- О. - Я чувствовал замешательство. Я не знал, что сказать.

Доктор Дэвидсон сказал: - Расскажите мне о себе, пожалуйста.

- Что вы хотите знать?

- Как вы думаете, почему вы здесь?

- Меня попросили прийти.

- Почему?

- Они хотят знать, не слишком ли я безумен, чтобы мне доверять.

- И что вы думаете?

- Я не знаю. Я слышал, что о безумных тяжелее всего судить.

- Тем не менее, что вы думаете? - Голос доктора Дэвидсона был приятным и невероятно терпеливым. Он начинал мне нравиться. Слегка.

Я сказал: - Мне кажется, я делал окей. Я выжил.

- Это ваша оценка успеха? Что вы выжили?

Я подумал: - Наверное, нет.

- Вы счастливы?

- Не знаю. Я больше не знаю, на что похоже счастье. Я привык. Не думаю, что кто-нибудь счастлив после чумы.

- Вы несчастливы? Вы чувствуете депрессию?

- Иногда. Не часто.

- Боль? Смущение?

- Да. Немного.

- Гнев?

Я поколебался: - Нет.

Некоторое время было тихо. Потом доктор Дэвидсон спросил: Вы когда-нибудь чувствовали гнев?

- Да. Как и все.

- Это нормальный ответ на ситуацию крушения планов, - заметил доктор Дэвидсон. - Так что вас приводит в гнев?

- Глупость, - сказал я. Даже просто говоря это, я чувствовал, как у меня напрягаются мускулы.

Доктор Дэвидсон сказал озадаченно: - Я не уверен, что понимаю, Джим. Ты можешь привести примеры?

- Не знаю. Люди, лгущие друг другу. Нечестность...

- А в особенности?, - настаивал он.

-Э-э, ну, например, кого я встретил на приме прошлой ночью. И ученые этим утром. И даже полковник Ва... - люди, пославшие меня сюда. Все говорят мне. Но пока никто не хочет слушать.

- Я слушаю, Джим.

- Вы не в счет. Вам надо слушать. Это ваша работа.

- Ты когда-нибудь думал, какие люди становятся психиатрами, Джим?

- Нет.

- Я расскажу. Те, кто интересуются другими людьми так, что хотят слушать их...

- Ну... это не одно и то же. Я хочу говорить с людьми, которые могут ответить на мои вопросы о кторрах. Я хочу рассказать им, что я видел. Я хочу спросить их, что это значит но, похоже, никто не хочет слушать. Или, если слушают, они не хотят верить. Но я знаю, что видел четвертого кторра, выходящего из гнезда!

- Это трудно доказать, не так ли?

- Да, - проворчал я, - это так.

- Почему бы тебе снова не сесть?

- Что? - Я понял, что стою. Я не помнил, как поднялся из кресла. - Извините. Когда я гневаюсь, то хожу.

- Не надо извиняться. Как иначе тебе справиться со своим гневом, Джим?

- Да, я догадываюсь.

- Я не спрашиваю, как ты думаешь справляться с ним. Я спрашиваю, что ты делаешь, когда справляешься с гневом?

Я пожал плечами: - Становлюсь бешеным.

- Ты говоришь людям, когда гневаешься?

- Да. Иногда.

Доктор Дэвидсон ждал. Терпеливо.

- Ну, почти всегда.

- В самом деле?

- Нет. Очень редко. Я имею в виду, что иногда взрываюсь, но чаще всего нет. Я имею в виду...

- Что?

- Ну, э-э..., на самом деле мне не нравится говорить людям, что мне плевать на них.

- Почему нет?

- Потому что люди не хотят слушать это. В ответ они только свирепеют. Поэтому, когда я рассвирепею на кого-нибудь, я... пытаюсь не поддаваться и поэтому могу рационально обращаться с другим человеком.

- Я понимаю. Можно сказать, что ты подавляешь свой гнев?

- Да, наверное.

Настала долгая пауза. - Так ты еще носишь в себе массу гнева, не так ли?

- Не знаю. - Потом я поднял глаза. - А вы что думаете?

- Я еще не думаю, - сказал доктор Дэвидсон. - Я ищу сходство.

- О, - сказал я.

- Позволь мне спросить, Джим. На кого ты гневаешься?

- Не знаю. Люди говорят со мной, говорят мне, что делать нет, они говорят мне, кто я есть, а я знаю, что я не таков. Они говорят мне, но не хотят меня слушать. Когда папа говорил: "Я хочу поговорить с тобой", в действительности он имел в виду: "Я стану говорить, а ты будешь слушать". Никто не хочет слушать, что мне надо высказать.

- Расскажи мне больше об отце, - сказал доктор Дэвидсон.

Я пошевелился в кресле. Наконец, я сказал: - Ну, понимаете, не то чтобы папа и я не могли общаться. Мы могли - но не общались. То есть, не очень часто. Ну, время от времени он пытался, и время от времени я пытался, но чаще всего каждый из нас был слишком погружен в свои заботы, чтобы интересоваться другим.

Я сказал: - Знаете, папа был знаменитым. Он был одним из лучших авторов программ-фэнтези в стране. Не самым популярным: он не устраивал массу вспышек и шумов, но он был одним из наиболее уважаемых, потому что его моделирование было интеллигентным. Когда я был ребенком, многие, даже мои друзья, говорили мне, какая мне выпала удача, потому что я мог играть во все его программы прежде других. Они не могли понять мое отношение к его работе, а я не мог понять их благоговение.

- Как ты относился к его работе?

Я ответил не сразу. Я хотел прерваться и дать доктору Дэвидсону комплимент: он задал правильный вопрос. Он был очень проницательным. Но я понял, что намеренно отвлекаюсь. И понял, почему. Я не хотел отвечать на вопрос.

Доктор Дэвидсон был очень терпелив. Ручки кресла стали теплыми. Я оторвался от них и сцепил руки. В конце концов я сдался. Я сказал: - Э-э... мне кажется, я не понимал тогда, но думаю, нет, знаю, что я обижался на работу папы. Не на сами игры, а на его тотальную погруженность в них. Мне кажется, я ревновал. К папе приходила идея, скажем, вроде "Преисподней", "Звездного корабля" или "Мозгового штурма", и он превращался в зомби. В это время он исчезал в своем кабинете на недели. Его закрытая дверь была угрозой. Не беспокоить - под угрозой немедленной болезненной смерти. Или, может быть, хуже. Когда он писал, было похоже на жизнь с привидением. Вы слышали звуки, знали, что кто-то есть с вами в доме, но никогда не видели его. А если случайно видели, было похоже на встречу с иностранцем в гостиной. Он бормотал приветствие, но оставался со взглядом, удаленным не миллион световых лет.