Стивен Барнс - Плоть и серебро

Способ помочь ему, а может быть, даже доказать, что она достойна его внимания.

Судьба давала ей шанс, который бывает раз в жизни, и Ангел готова была им воспользоваться.

Она заползла на тюфяк и велела будильнику своего экзота разбудить себя через шесть часов. Она будет делать все, как прежде, чтобы никто не догадался, что она подслушивает, но будет чаще отдыхать и лучше есть.

Теперь появилась причина копить силы.

Ангел закрыла один глаз и отключила другой, чтобы лучше видеть Марши внутренним зрением. Нежная улыбка играла у нее на губах.

Еще не заснув до конца, она уже видела сны.

Марши растянулся поперек кровати, и мысли его беспокойно метались, хотя тело лежало неподвижно. Надо поспать, говорил он себе в сотый раз, и только опять запускал цепь ассоциаций и воспоминаний.

Заснуть, и видеть сны, быть может, о том, что если ты думаешь, что должен думать о том, что с ней бы ничего не случилось, если бы только ты…

Даже если он засыпал, то снилось ему только то же самое, что отравляло все часы бодрствования. И выхода не было. Он как будто провалился в вариант «Алисы в стране чудес», написанный Кафкой и Данте. Кроличья нора в Ад в зыбучем песке.

Он повернул голову и жадно глянул на стакан на ночном столике. Там отличного двойной очистки пшеничного алкоголя хватило бы, чтобы поехать по дороге в забытьи с такой скоростью, будто колеса к заднице приделали.

Но кончится ли там эта дорога? Если выпить волшебного зелья, можно выскользнуть из пеленающей паутины заговоров, заблуждений и интриг, в которую он влетел на время. Освободившись, разве вернется он назад?

Еще как вернется.

Он отвернулся и стал смотреть в гладкую белизну сверху, мозг работал, но ни к чему не приходил, как хромой вол у скрипучего колеса молотилки.

Как-то он сам оказался в центре всей этой неразберихи, хотя в то же время находился прямо посередине «нигде» без малейшего понятия, куда теперь идти и что делать дальше.

— Это глупо, — пробормотал он, садясь и озираясь. Никак не удавалось стряхнуть с себя чувство, будто он что-то забыл, что есть в мозаике критический кусочек, лежащий прямо перед ним. Что-то такое очевидное, что он его в упор не видел.

В детстве была такая программа — «Веселый Рет дает ответ». Озадачь его — получишь приз. Где же этот старый Веселый Рет, когда он нужен?

Невольно взор его все время притягивался к двери корабельной клиники.

— Вы можете все коренным образом поменять, правда?

На самом деле это не был вопрос.

Череп улыбнулся предвещающей улыбкой.

— Несколькими способами, — ответил Кулак. — Некоторые даже… восхитительны.

Марши вздрогнул, сильнее запахнувшись в халат. Он достаточно видел работы Кулака, чтобы представить себе, что этот скелет сочтет восхитительным.

— Совесть у вас есть?

— Нет, — ответил Кулак вполне серьезно и ничуть не гордясь. — Зачем мне носить… в носу кольцо… чтобы меня можно… было за него водить?

У Марши было искушение развить эту тему, но последнее, что ему хотелось бы слышать, это что он мучился из-за всего ради ничего. Что любое чувство ответственности и даже вины — самообман.

Он двигался вперед, продолжая донимать Кулака рассеянными вопросами. Кажется, у старика есть только одна слабость — его самодовольная вера в себя, в свое превосходство была так велика, что он не мог устоять против искушения еще сильнее обострять инфернальные игры, вкладывая в руки оппонента возможную победу, но так, чтобы тот даже об этом не знал. Бросая таинственные намеки или целые ответы, сформулированные так, что они казались вопросами.

— Есть ли… есть ли шанс, что вы мне дадите пароли доступа ко всему, что вы украли с Ананке?

Доводящая до бешенства ухмылка стала шире:

— Да. Если… буду заинтересован.

Ответ застал Марши врасплох. Он ожидал хитрой уклончивости.

— Чего вы хотите?

— Кой-чего такого… что будет мне… еще приятнее.

Марши знал, что сейчас от него ожидается вопрос, чего старик хочет, и потому он шагнул в сторону:

— Вы не в том положении, чтобы потратить хоть что-то из своих приобретений, — указал он вместо того, чтобы спросить, и заставляя себя улыбнуться. — Вы их с собой не возьмете.

— Может быть, и нет. — Костлявая рука отмахнулась. — Многое… что я накопил… останется… и многое никогда… даже не откопают. Не слишком хороший… памятник… но не могу себе представить… чтобы слишком многие… хотели воздвигнуть… монумент в мою честь.

— А что еще вы оставляете после себя?

Марши мог бы заметить, что памятником Кулаку будет след разрушений, несчастий и смертей, оставленный им на своем пути. Какие ужасы он сотворил до прибытия на Ананке? Какой оставил за собой прокос?

На Ананке женщина по имени Элиза Пенгборн начала составлять список погибших за время правления Кулака. Там было уже почти триста имен, когда Марши улетал, и еще не все жертвы были пересчитаны. Он мог напомнить об этом Кулаку, но старый архитектор мерзости наверняка только поблагодарил бы и впал в ностальгические воспоминания.

— Неиспользованная сила, — прохрипел Кулак, будто называя вспомненную возлюбленную. — Я даже сейчас еще… силен. Несколькими словами… я мог бы вызвать… крах империй. Мог бы сокрушить могучих… под пяту свою… хотя сейчас не могу… даже стоять.

Снова время искушения. Марши не думал, что это пустое хвастовство. Этот монстр работал на правительства и корпорации до того, как страшным хищником обрушиться на Ананке. Наверняка он вынюхал каждую их слабость и пожимал руки каждому скелету у них в шкафу, обеспечивая себе возможность свалить их, если возникнет у него необходимость — или даже каприз.

— Вы действительно любите разрушать?

Кулак посмотрел на него, подняв одну кустистую бровь, будто удивившись такому непроходимо глупому вопросу.

— Я люблю… изменять что-нибудь. Это так просто… что непреодолимо. Что до других… Дни Рима были сочтены… раньше чем рухнула… его империя и рассыпалась… его великая работа. Разрушение… как и красота… в глазах смотрящего.

Ни с чем из этого он не мог — да и не стал бы — пытаться спорить. Надо было попробовать другой подход.

— А вы себе нравитесь такой, как вы есть?

Кулак хитро улыбнулся:

— А вы? — В голосе его зазвучала снисходительная нотка. — По крайней мере… я не такой, как… другие меня… заставляют быть… не играю слепо… навязанную мне… роль дурака.

Марши ощутил холодок, поняв, что Кулак только что сказал ему что-то важное. И поглядел на старика в упор.