Юрий Козлов - Проситель

- Халилыч, у тебя таких в Алма-Ате и в Ташкенте пруд пруди, - заметил Мехмед, когда Халилыч вернулся, - зачем тебе азиатки в Лондоне? Возьми лучше негритянку.

Халилыч, как и предвидел Мехмед, ответил, что никакие эти девушки не проститутки (как только Мехмеду могло такое в голову прийти?), а журналистки из суверенной Киргизии, находящиеся в Лондоне на стажировке. Высокую и стройненькую, понравившуюся Халилычу, как выяснилось, звали Гюзель, она сказала, что работает на Би-би-си, где ей почему-то ничего не платят.

- Ну да, - усмехнулся Мехмед, - всем известно, что проституток по имени Гюзель в природе не существует. Ты хоть узнал, сколько они берут?

Халилыч, пропустив мимо ушей слова Мехмеда, сказал, что прямо сейчас девушки поехать с ними не могут, но он договорился, что они подъедут в отель "Кристофер" через час.

- Значит, уже с кем-то здесь договорились, - заметил Мехмед. - Не торопись, давай посидим, посмотрим с кем. Зачем нам СПИД, Халилыч?

Но Халилыч, видимо, не желая разочаровываться в девушках, решил провести час не здесь, а в баре отеля "Кристофер". Зачем-то полез в бумажник.

- Ты хочешь заплатить им "до"? - изумился Мехмед. Похоже, в отшлифованную тысячелетиями схему отношений "проститутка - клиент" Халилыч вознамерился внести революционные изменения.

Халилыч, с сожалением посмотрев на Мехмеда, ответил, что это деньги девушкам на такси, чтобы они, значит, быстрее приехали.

По тому, как те радостно схватили две десятифунтовые бумажки, Мехмед догадался, что они голодные. Оголодавшие в Соединенном королевстве киргизские журналистки, по всей видимости, только примеривались к новому для них, а так очень даже древнему способу зарабатывания денег. Мехмед с неудовольствием подумал, что с непрофессионалками возможны всякие неожиданности.

Час минул, но девушки не прибыли в "Кристофер".

Мехмед начал злиться. Он подвел к Халилычу крашенную под блондинку кореянку с кукольным личиком, которая, на его взгляд, если и не превосходила Гюзель, то по крайней мере ни в чем ей не уступала.

- Она работает на "Голосе Америки", и ей тоже не платят, - сказал Мехмед.

Но Халилыч не отреагировал на возможную свою соотечественницу. Похоже, он решил ждать Гюзель до утра.

"Пусть ждет без меня", - с раздражением подумал Мехмед и ушел из бара. В дверях оглянулся. Халилыч увлеченно складывал из салфетки какую-то фигурку (предавался древнему японскому искусству оригами). Он не заметил ухода Мехмеда.

Среди ночи Мехмед проснулся. Редко когда он чувствовал себя таким несчастным и одиноким, как в глухой предрассветный час в отеле в чужой стране. В недобрый этот час, как свидетельствовала медицинская статистика, наблюдается пик так называемых естественных смертей. То есть души большинства умирающих в относительно комфортных условиях - в собственных постелях и на больничных койках - предпочитают отлетать в вечность именно в этот час. Можно не говорить, что немалое количество душ этого выбора не имели, отлетали в вечность из самых разных мест и в любое мгновение суток. Но все же именно смутный предрассветный час (как напоминание о естественной - о внезапной что напоминать? - смерти) невыразимо тосклив для живых, быть может, совершенно напрасно ориентирующихся именно на естественную смерть.

Хотя, если вдуматься, Мехмеду было не о чем тосковать. У него не было семьи, не было дома. Когда-то его дом находился в деревне Лати на границе между Грузией и Турцией. Сейчас на месте этой деревни плескалось небольшое полупроточное водохранилище местной ГЭС.

Тамошние жители рассказывали Мехмеду, что вода в нем такая чистая, что водится форель. Мехмед немало поездил по миру, но нигде не видел таких ярких и крупных звезд, как в детстве над своей родной деревней. Вот и сейчас, думая об отсутствующем у него доме, он почему-то думал о звездах. Это можно было истолковать как странный намек, что его дом среди звезд, но Мехмед не страдал манией величия. Звездное небо, помимо всего, что в нем обнаруживали философы, поэты и ученые-астрономы, прежде всего было пустотой.

Мехмед проснулся еще и потому, что окончательно понял, что не стоит иметь дело с пакистанцами (собственно, для этого они с Халилычем и прибыли в Лондон), пытающимися навязать им свой прокат по цене ниже самого последнего демпинга. Это был худший в мире - бангладешский - прокат. При всем старании Мехмеду и Халилычу потом не удалось бы его выдать за лежалый бракованный советский. Мешать же его, как они планировали, с российским и казахстанским, а потом сбывать через третьи руки в Африку смысла не было. Их бы обязательно вычислили, и хорошо, если бы дело закончилось только неустойкой. В любом случае на рынке металлов им бы больше ничего не светило. И хотя пакистанцы сулили Мехмеду и Халилычу сказочные комиссионные, это была не та сумма, после которой можно уходить на покой. Таких сумм, как знал по собственному опыту Мехмед, не существовало вообще, точнее, они существовали чисто умозрительно, как, допустим, валькирии, привидения или Вечный Жид. Следовательно, пакистанцы предлагали плохую сделку. От нее следовало отказаться.

Мехмед позвонил Халилычу в номер, но тот не взял трубку, что, учитывая время суток, размеры апартаментов, а также возможную занятость (occupation) Халилыча, было совсем не удивительно. В пижаме, в тапочках на босу ногу Мехмед отправился по длинному и однообразному, как праведная жизнь, коридору в номер Халилыча, предположительно предававшегося неправедным утехам.

Прежде чем постучать, Мехмед тронул золоченую ручку в виде львиной головы, и, к немалому его удивлению, дверь подалась. Это не понравилось Мехмеду. Он почему-то подумал о пакистанцах. Хотя им пока рано было (в смысле не за что) мочить Халилыча.

- Халилыч! - громко позвал Мехмед, включая в темном холле свет и вообще излишне шумя. Он хотел позвать администратора, но пуста была инкрустированная слоновой костью стойка, за которой тот обычно находился.

Шум, произведенный Мехмедом, без следа растворился в ночной тишине отеля. Номер Халилыча казался средоточием, бесшумным сердцем этой тишины. Мехмед улышал тиканье напольных часов в большой комнате у камина. Халилыча, естественно, там не было. С чего это ему сидеть теплой летней лондонской ночью у камина в огромной, зашторенной, напоминающей человеку о его неизбывном одиночестве комнате? Не было Халилыча и в спальне. Широкая квадратная, как небольшая крикетная площадка, кровать вообще не была расстелена. Это свидетельствовало о том, что Халилыч не дождался Гюзель. Или, напротив, подумал Мехмед, дождался и в данный момент сидит с ней в баре. Это было похоже на Халилыча. В иные моменты своей странной жизни он предпочитал задушевный разговор с девушкой физической близости.