Клиффорд Саймак - Игрушка судьбы: Фантастические романы

Наконец мы вскарабкались наверх и могли теперь рассмотреть пень во всей его красе. Пень был как пень, хотя и большой, но вот вокруг этого пня зеленела лужайка диаметром с милю…

На нее было больно смотреть — такой родной она выглядела, так напоминала любовно ухоженные газоны, которые люди почему-то норовили разбивать везде, куда их только заносило. Я никогда не задумывался над этим прежде, но теперь подумал и удивился: что же заставляет гуманоидов с Земли так настойчиво это делать? Чем так дорога человеку эта аккуратно подстриженная травка? Почему именно она?..

Лошадки растянулись длинной цепью вдоль всего гребня, и Хух, поднявшийся последним, остановился рядом со мной.

— Что там такое, капитан? — спросила Сара.

— Не знаю…

Можно было, конечно, сказать, что это лужайка, и на том закончить. Но некий инстинкт подсказывал мне: ничего подобного…

Глядя на нее, человек хотел побыстрее кинуться на эту травку, вытянуться на ней до хруста, закинуть руки за голову, прикрыть глаза шляпой и сладко вздремнуть. Даже теперь, когда отсутствующее дерево отбрасывало тень совсем в другом месте, лужайка манила! Что и настораживало… Слишком она манила, уж очень прохладной и знакомой казалась…

— Нам не сюда, — сказал я твердо и, взяв чуть влево, чтобы зеленая заплатка не мозолила глаза, стал спускаться.

Лужайка никак не реагировала, совершенно никак. Хотя я был готов к тому, что она выпустит в нас какую-то огромную и опасную штуку. Я даже представил себе, как трава свернется в трубочку и из открывшейся преисподней станут выскакивать чудища на любой вкус.

Однако ничего не произошло. Пень устремлялся в небо, насколько мог. Ствол, он же бывший дом маленьких существ, валялся полурасколотым. Лужайка зеленела.

Перед нами вновь лежала тропа, пыльной ниткой уходящая вдаль, в туманную неизвестность, к новым деревцам, проглядывающим на горизонте.

Я чувствовал, что походка моя начинает стремительно меняться. Нервное напряжение, все это время поддерживавшее меня, резко спало. И мне теперь приходилось не просто идти, но давать задание сначала одной ноге, потом другой, с трудом сохраняя вертикальное положение, удивляясь такому медленному приближению тропы…

Наконец мы ступили на нее, и я тут же уселся на большой валун. Лошадки замерли в строгом строю, а Тук устремил на меня ненавидящий взгляд, совершенно неуместный.

Это чучело восседало на Доббине в драной сутане и с нелепой куклой в руках. Оно выглядело как угрюмая девочка-переросток. Если б оно сунуло большой палец в рот, картина была бы почти совершенной. Но лицо, увы, не подходило. Вытянутое, очень смуглое, с огромными водянистыми глазами… Какая, к черту, девочка?..

— Вы, полагаю, — просипел Тук, — вполне довольны собой.

— Не понимаю, что вы хотите сказать, — ответил я.

Это была истинная правда. Я действительно ничего не понял. Этот человек всегда находился вне пределов моего понимания.

— Вот что! — осуждающе воскликнул Тук, указав рукой на срезанное дерево.

— По-вашему, я должен был любоваться его снайперским искусством?

У меня не было никакого желания ругаться с ним: я чувствовал себя совершенно разбитым. Но было совершенно непонятно, отчего же он так скорбит. Ведь дерево стреляло и по нему!

— Вы погубили тех существ! — сказал он, — Вдумайтесь, капитан! Какое блестящее достижение! Уничтожено целое общество!

— Я не знал о них… — Можно было добавить, что, зная, я поступил бы так же. Но я не добавил.

— И это все, что вы хотите сказать по этому поводу?

— Да, — кивнул я, — Им просто не повезло.

— Оставьте его, Тук! — вмешалась Сара. — Он действительно не мог знать!

— А кто позволил ему притеснять всех подряд? — вскричал Тук. — Ежеминутно помыкать нами?

— Он не щадит прежде всего себя, — сказала Сара. — А в седло вас посадил только по причине вашей неуклюжести.

— Человек не может воевать с планетой! — возвестил окончательно распалившийся Тук, — Он должен уважать ее! Приспосабливаться к ней! А не переть напролом!

На том и порешим, подумал я… Уязвленные облегчились — жизнь продолжается…

— Тук! Уж и не знаю теперь, как вы к этому отнесетесь — но мне хотелось бы немного прокатиться, — сказал я, с трудом поднимаясь на ноги.

Он слез с Доббина как раз в тог момент, когда я подошел. Наши взгляды встретились. Ненависть, казалось, душила его со все возрастающим усердием… Тонкие губы шевельнулись, и он по-змеиному прошипел:

— Я переживу вас, Росс. После вашей смерти я буду жить еще очень долго. Здесь, на этой планете, вас настигнет то, на что вы напрашивались всю свою жизнь…

Сил, еле теплившихся во мне, хватило на то, чтобы швырнуть его наземь и полюбоваться, как он ползет на четвереньках к своей бесценной куколке. Хватило их и на то, чтобы осторожно взобраться на Доббина.

— А теперь веди нас, — сказал я Туку, — И помни: еще одна такая шуточка — и быть тебе битым…

Глава 10

Тропа вилась по иссохшей земле, то и дело ныряя в небольшие песчаные низины или лужи с потрескавшейся по краям глиной, в которых неделями, а может быть, и годами копилась дождевая вода… Тропа взбегала на полуискрошенные горки и почтительно огибала странные куполообразные холмы.

К желто-красной земле примешивались черные вкрапления и прозрачные выступы вулканических пород. Далеко впереди, на голубом фоне неба, темнело грязно-фиолетовое пятно не то горной гряды, не то чего-то еще.

Растительность оставалась скудной, представленной все тем же чахлым колючим кустарником.

В безоблачном небе сияло солнце, но жарко не было — было просто тепло. Солнце выглядело менее ярким по сравнению с земным, быть может, из-за большей удаленности от планеты.

Некоторые горы были увенчаны конусообразными домиками — точнее, сооружениями, похожими на домики. Как будто кому-то понадобилось построить здесь временные жилища из плоских каменных плит, валявшихся вокруг. Домики были сложены всухую, без какого-либо скрепления — камни просто лежали один на другом. Некоторые из этих времянок уже превратились в бесформенную груду — другие только собирались.

А еще были деревья. Каждое стояло в гордом одиночестве, на расстоянии нескольких миль от другого. Мы не приблизились ни к одному из них.

Жизнь отсутствовала. Или скрывалась. Все выглядело мертвым, застывшим. Даже воздух, не знавший ветра…

Я ехал, крепко вцепившись в луку седла, и старался не свалиться в темноту, подступавшую всякий раз, когда о ней забывалось.

— С вами все в порядке? — тревожно спросила Сара.