Михаил Шухраев - Зов крови

Точно, сейшн. И можно просто взять — и зайти. И остаться до вечера в какой-нибудь веселой компании, которая наверняка там собралась — и плевать, что среди местных любителей рока половина будет вампирами, а еще сколько-то окажутся оборотнями. За несколько дней пребывания в О.С.Б. Ян утратил остатки опасений насчет подобных существ. Вампиры и оборотни, точно также, как люди, могут быть разными, совершенно разными… Одни — злобными, другие — нет.

Мысль о О.С.Б. вернула его к действительности. Его могут начать искать — уже сейчас. По следу ауры — этот след отлично заметен в безлюдном дневном городе в Запределье. Но если он сейчас возвратится в мир текущей реальности — след может и затеряться. По крайней мере, так отыскать его будет гораздо сложнее.

Главное — не спускаться в метро, которое находилось совсем рядом, через проспект.

Ян подошел к серой стене ДК «Ленсовета», и вновь зажмурил глаза, представив собственное возвращение в реальный город. Через полминуты пространство заполнилось звуками машин, чьими-то неотчетливыми голосами, кто-то несильно толкнул его в плечо, проходя мимо.

— Да вы бы отошли от прилавка, молодой человек… Стоите тут вечно целый день!.. — раздался ворчливый женский голос.

Ян немедленно открыл глаза и послушно отошел от прилавка, на котором красовались книжные новинки. Он снова был в реальном Санкт-Петербурге, в городе, в котором день считался рабочим временем. Вокруг стояли ларьки, сновали люди, особенно много их было около подземного перехода, ведущего к метро. Все правильно, сейчас начинался «час пик».

Ян твердо решил держаться подальше не только от метро, но и от любых подземных сооружений. Неизвестно, что может случиться, проникни он в одно из них и застрянь в этот момент в Запределье. Скорая гибель вполне может стать вероятной.

Юноша миновал переход и решил, что легче всего будет пройти по Каменноостровскому до начала проспекта, а потом — перейти Неву. Дальше можно будет даже сесть на какой-нибудь трамвай — лишь бы до этого времени его не обнаружил кто-нибудь из О.С.Б. Они его обнаружат… и спасут. А вот такое спасение может означать нечто очень страшное для самого города.

Что-то незримое сгущалось в воздухе, хотя Ян шел сейчас по вполне обыденному и привычному Петербургу. Грань между реальностью и миром, созданным людскими эмоциями и чувствами, еще не рвалась — но она уже сейчас напряглась до предела.

Ян не знал, что в этот момент Маг, начальник С.В.А., уже начал сплетать свое заклинание, пробормотав:

— Не все же мне пинки получать. Надо же когда-то — и наоборот…

Глава 36

Ожившее предание

Хельга появилась неслышно — и так же молча удалилась, положив на стол Виктору Семеновичу объемистую кипу распечаток. На остальных триумвиров она и не взглянула — что-что, а правила субординации благородная леди знала лучше прочих. И исполняла неукоснительно.

— Одно из древних преданий, — проговорил Ольховский. — Можно ознакомиться, хотя, полагаю, вы и так все знаете.

— Знаю, — угрюмо кивнул Эйно.

Начальник «Астры» быстро перелистнул поданные материалы.

Редкий город получал столько пророчеств. В России даже Москва не была проклята так старательно и капитально. Разве только Магадан — столица Колымского края — мог удостоиться столь мрачной чести. Но по размерам Магадан куда меньше, а значит, и действие проклятий будет не столь ощутимым. К тому же, Колыма заслужила предсмертные проклятия уже во времена всеобщего атеизма.

Петербург построен на костях? Да только ли он один? Здесь, на Земле, на крови и костях стоял почти каждый город.

Город был столицей кровавой империи, раковой опухоли в одну шестую часть суши, давившей свой и чужие народы без разбору? Был, что поделать. Но давно уже треснула по швам та империя, а Петербург перестал быть ее столицей. Да и немало на свете было куда более кровавых империй, что поделать, этот мир — вообще не самое приятное место Мироздания. Но жива Джакарта, свободно вздохнул после воссоединения Берлин, и Янгон-Рангун не думает кануть в бездну. Про Рим и говорить не приходится.

Город был основан бесноватым царем? Правильно, был.

И в Риме было немало бесноватых цезарей, однако пережил Рим все нашествия варваров — стоит себе, и даже не думает приходить в запустение.

«Через триста лет и три года — быть Петербургу пусту!» Вот как, если говорить коротко, звучали пророчества. А этот срок уже минул…

О том, что было сказано юродивой бабкой молодому и жестокому царю, известно всем. Но почему именно город должен прийти в запустение, бабка не уточнила.

Это было известно очень небольшому кругу людей (или же, не совсем людей — весь вопрос, как их воспринимать).

Петербург могут погубить проклятия. Старинные проклятия, сделанные давным-давно, некоторые — еще до его основания. Несчастные, сожженные при Анне свет Иоанновне. (И пусть после этого глупые головы говорят, глядя на Европу: «Зато у нас инквизиции не было!» Было, все было!) Жертвы, замученные в Преображенском Приказе и в Большом Доме — младшем брате московской Лубянки. Люди, вынужденные едва ли не стоя «сидеть» в тюремных изоляторах. Африканские парни, которые ехали учиться в цивилизованную страну — Россию, — и получившие ножом под ребра от мрази. Люди, которых просто так, иногда — совершенно без всякой вины, могут забить до смерти в милиции. Точно такие же люди, которых (лишь — по идее) милиция должна охранять, не смеющие показаться на улице после десяти, чтобы не стать жертвами подвыпившей гопоты.

Много их — тех, жил здесь, мучаясь, и мучился — умирая. Слишком много…

Жертвы блокады. По крайней мере, тогда была война, проклятия адресовались врагу, хотя, по справедливости, не меньшие враги жрали в те дни в три глотки, сидя в Смольном.

И все же проклятия связаны не с войной, а с «мирными» временами.

Виктор Семенович Ольховский отложил листок бумаги, на котором было написано крупными буквами, почерком, принадлежавшем Хельге: «Дело об убиении карельского колдуна».

Чуть менее полувека оставалось до возведения Петербурга, и его территория еще не принадлежала Московскому царству. Жили здесь финские племена, а хозяйничали завоеватели — шведы.

Тогда это и случилось — одно из первых пророчеств-проклятий. Когда шведом показалось, что один из местных колдунов перебежал им дорожку, они не нашли ничего лучше, как убить его. Правда, именно тогда и началось настоящее зло: офицер из крепости Ниеншанц, командовавший расстрельной командой, не прожил и года: заблудившись в здешних лесах и сломав себе ногу, он не смог выжить и добраться до своих. Остальные умерли вскорости, лютая смерть не пощадила даже священника, принимавшего участие в экзекуции.