Айзек Азимов - Роботы и Империя (пер. М.Букашкина)

Он уже почти принял решение, что Мандамус станет его преемником. В течение всего солярианского кризиса тот держал в поле своего внимания все самое важное, и даже в тех ситуациях, когда Амадейро ощущал неуверенность, Мандамус оставался невозмутимо спокойным. Именно Мандамусу пришла в голову мысль, что солярианская женщина может добровольно улететь с капитаном-поселенцем, и он же смог уговорить ее решиться на этот поступок.

Если его план уничтожения Земли сработает, как может – и должен сработать, то со временем Мандамус станет преемником Амадейро на посту Председателя Совета, Так будет даже справедливо, подумал Амадейро во время редкого приступа самоотверженности.

В тот самый вечер он и думать позабыл о Василии. Когда он вышел из Института, стайка роботов проводила его до машины, где уже сидел робот-шофер, а еще два робота поджидали на заднем сидении. Смеркалось, шел холодный дождь. Машина бесшумно довезла Амадейро до дома, где его встречали еще два робота. И за все это время он ни разу не вспомнил о Василии.

И, обнаружив ее в своей комнате, где она смотрела по гипервизору какой-то замысловатый балет роботов; несколько роботов Амадейро стояли в нишах, а два робота Василии – за спинкой ее кресла, он остолбенел – не столько от возмущения по поводу вторжения в его жилище, сколько от неожиданности.

Отдышавшись и вновь обретя способность говорить, Амадейро гневно спросил:

– Что вы здесь делаете? Как вы попали в мой дом?

Василия выглядела спокойной – в конце концов, она-то знала, что Амадейро приедет домой.

– Что я здесь делаю? – переспросила она. – Вас жду. А попасть в дом оказалось совсем нетрудно. Вашим роботам моя внешность очень хорошо знакома, равно как и мое положение в Институте. Почему бы им не впустить меня, если я сказала, что мне назначили встречу?

– Но это ложь. Вы нарушили неприкосновенность моего жилища.

– Не совсем. Доверие роботов к чужакам не безгранично. Взгляните на них. Они с меня глаз не спускают. И если бы я захотела порыться в ваших вещах, просмотреть бумаги и вообще как-то воспользоваться вашим отсутствием, уверяю вас – мне бы это не удалось. Два моих робота им не помеха.

– Да будет вам известно, – резко произнес Амадейро, – что ваше поведение недостойно космонитки. Я презираю вас и никогда вам этого не забуду.

На сей раз слова Амадейро задели Василию.

– Надеюсь, вы не забудете, Калдин, – ответила она негромко, но решительно, – потому что я сделала то, что сделала, ради тебя – и если бы я отреагировала на ваши оскорбления должным образом, то встала бы и ушла, оставив вас до конца жизни прозябать в неудачниках, коим вы были последние двести лет.

– Что бы вы ни сделали, неудачником я не буду.

– Вы говорите так, словно верите собственным слонам, – возразила Василия. – Но, видите ли, вы не знаете того, что известно мне. Должна сказать, что без моего вмешательства вы так и останетесь неудачником. Мне абсолютно все равно, что вы там замыслили. И еще меньше меня заботит, что сварганил для вас этот тонкогубый кислорожий Мандамус…

– Почему вы о нем заговорили? – быстро спросил Амадейро.

– Потому что мне так хочется, – презрительна ответила Василия. – Все, что он делает или думает, что делает – не пугайтесь, я понятия не имею о его планах – так вот, ничего из этого не выйдет. И пусть я не знаю ничего, но в одном я уверена – ничего у него не получится.

– Да вы просто чушь несете, – сказал Амадейро.

– Советую вам прислушаться к этой чуши, Калдин, если не хотите, чтобы рухнуло все. И не только вы, но, возможно, и Внешние миры, все до единого. Впрочем, вы можете отказаться меня слушать. Дело ваше. Выбирайте.

– С какой стати мне вас слушать? Разве у меня есть для этого основания?

– Вспомните хотя бы, как я говорила вам, что соляриане собираются покинуть свою планету. Если бы вы тогда ко мне прислушались, это событие не застало бы вас врасплох.

– Солярианский кризис еще обернется нам на пользу.

– И не надейтесь, – парировала Василия. – Вы можете думать, что так будет, но так не будет. Кризис уничтожит вас – какие бы меры вы ни предприняли, чтобы с ним справиться – если вы не согласитесь выслушать то, что я обязана сказать.

Слегка дрожащие губы Амадейро побелели. Упоминание Василии о двух столетиях неудач отнюдь не укрепило его дух, равно как и ее слова о солярианском кризисе, и у него не хватило решимости приказать роботам вывести ее вон.

– Ладно, выкладывайте, только покороче, – угрюмо бросил он.

– Если я расскажу все, что должна рассказать, вы мне не поверите, так что позвольте мне сделать это по-своему. Вы можете прервать меня в любой момент, но этим вы погубите все Внешние миры. На мой век, разумеется, их хватит, и не мое имя войдет в историю – историю поселенцев, между прочим – как синоним величайшей неудачи. Так мне начинать?

Амадейро сгорбился в кресле.

– Хорошо, начинайте. А когда кончите – убирайтесь.

– Я так и намерена поступить, Калдин, если, конечно, вы не попросите меня – и очень вежливо попросите – остаться и помочь вам. Начинать?

Амадейро промолчал. Василия заговорила.

– Я уже говорила, что во время своего пребывания на Солярии узнала о разработанных там очень странных позитронных структурах. Они поразили меня – и поразили чрезвычайно, – поскольку то была попытка создания роботов-телепатов. А теперь ответьте, почему я об этом вспомнила?

– Откуда мне знать, – резко ответил Амадейро, – какие именно патологические импульсы направляют ход ваших мыслей.

Василия состроила в ответ гримасу.

– Спасибо, Калдин… я размышляла об этом несколько месяцев, поскольку у меня хватило ума догадаться, что причина этих мыслей не в патологии, а в неких подсознательных воспоминаниях. И мои мысли вернулись в детство, когда Фастольф, которого я считала своим отцом, неожиданно расщедрившись – он время от времени экспериментировал со щедростью, понимаете ли – подарил мне робота.

– Опять Жискар? – нетерпеливо пробормотал Амадейро.

– Да, Жискар. Как всегда Жискар. Я тогда еще была подростком, но уже имела задатки роботехника, или, вернее сказать, родилась с этими задатками. В математике я разбиралась еще слабо, но схемы схватывала на лету. За последующие с тех пор десятилетия мои знания математики расширились и усовершенствовались, но, как мне кажется, мои достижения в схемотехнике выросли ненамного. «Маленькая Вас», – говаривал отец – он экспериментировал и с ласковыми уменьшительными именами, проверяя, какое впечатление они на меня производят. Так вот: «Ты просто гений в схемах». Как мне кажется, я…

– Избавьте меня от подробностей. Я охотно признаю вашу гениальность. Кстати, вам известно, что я еще не обедал?