Стив Альтен - Воскрешение майя

— Да мать твою! — Теперь уже Ларсен едва сдерживался, чтобы не ударить. — Ты уйдешь после этого года, и все мы окажемся в заднице. Между стипендией и бонусами примерно сорок штук зазора.

— Разница один к сорока пяти, — поправил Мундт.

— Знаешь, многих из нас не ждут контракты на двести миллионов долларов от Всемирной лиги футбола, — прорычал Мэтт Этергинио, отступив на безопасное расстояние.

— Никого из нас не ждут, — уточнил Сэм. — Ты вообще должен стать бакалавром английского языка, Мэтт. А еще у тебя есть право на личную безопасность и неприкосновенность, что не помешало флоридским выбивать из тебя дерьмо в течение всего матча.

— Давайте-ка все успокоимся! — скомандовал Худак. — Слушай, Мул, мы твои товарищи по команде. Твои братья. А братья должны держаться вместе.

Братья должны держаться вместе…

Эти слова эхом отдались в мозгу.

— Ты согласен остаться с нами. Мул?

Они сгрудились рядом, положили руки друг другу на плечи, образовав сплошную стену из зеленой кожи.

Лорен рассматривала шведский стол с едой и наркотиками, накрытый в общей столовой. Суши и китайские ребрышки выглядели привлекательно, но она прошла мимо. Последний раз, когда она что-то съела на подобной вечеринке, закончился игрой в баскетбол. В голом виде. На газоне декана.

Она услышала радостные вопли и устало двинулась в их направлении.

Десяток футболистов пересматривал запись игры Майами — Университет Флориды. Лорен сняла с ветки дерева-холодильника пакет с соком и присела на пол. Проектор показывал открытие матча. Камеры, ответственные за заднюю линию защиты, показали Реннера, бормочущего нечто неразборчивое: запись просматривалась в очень замедленном темпе. Квотербек поймал мяч, перебросил его Сэму, который рванулся вправо, где его уже ждали несколько футболистов команды противника.

Дикие вопли «Мул… Мул… Мул…» раздались, когда Сэм изумительным, молниеносным пируэтом сменил направление и рванулся к результатичной зоне, пробившись через защитников, как бешеный бык, учуявший свободу.

Лорен почувствовала, как по коже ползут мурашки. И позволила себе улыбнуться. Может, не так уж я и устала сегодня…

Камера сфокусировалась и крупно показала лицо Сэма.

Лорен Бекмейер перестала улыбаться.

Она знала Сэма с тех пор, когда они оба учились в девятом классе. Все это время она считала, что изучила все выражения лица своего парня, но вот такого она не видела ни разу…

Это был страх.

Глава двадцать третья

Великолепное поместье, принадлежащее миллионеру Люсьену Дж. Мабусу и его жене Лилит, больше походило на дворцовый комплекс. Фасад длиной в дести сорок метров протянулся вдоль частного пляжа Манапалана, превратив этот участок побережья в обособленный город к северу от Бойнтон-Бич. Тридцать одна комната трехэтажного особняка, построенного в 1997 году за 21,3 миллиона долларов, прекрасно сочеталась с бассейном на самом краю пляжа с миниатюрным водопадом и плавучим баром, теннисными кортами, обсерваторией, гаражом на восемь машин, фитнесс-центром и двумя сотнями квадратных футов огромного салона, освещенного огромным хрустальным канделябром, специально привезенным из какого-то французского дворца. У каждой из шести спален был отдельный балкон, выходящий на Атлантику. Все окна в доме были самоочищающимися, с тончайшим металлическим напылением, электризация которого отталкивала пыль.

Поместье обслуживали две экономки, шеф-повар, пилот, который выполнял еще и обязанности шофера, шесть охранников и механик. Роботы подстригали газоны и кусты, непрерывно следя за их совершенством. Каждый датчик, сканер и компьютер в доме могли работать от аварийного генератора, расположенного в северной части территории. На крыше были установлены три спутниковые тарелки.

Все это — лишь для двух хозяев и очень редких гостей.

Двадцатишестилетний Люсьен Мабус, сын Питера Мабуса, открыл тусклые карие глаза с красными прожилками и посмотрел на свое отражение в потолочном зеркале. Его лицо было пепельно-серым, губы — белыми. Глаза запали, под ними пролегли темные круги.

— Обыкновеннейшая простуда, — заверил личный врач. — Вы слишком молоды и богаты, чтобы так скоро покинуть этот бренный мир.

Это было шестнадцать дней тому назад. И минус двенадцать килограммов… Врач хотел, чтобы анализы Люсьена делали в госпитале, но Лилит воспротивилась.

— Эти больницы убьют тебя, милый. Уверена, что все дело в пищевом отравлении. Ты поглощаешь слишком много устриц. Я отправила всех поваров по домам. Отныне сама буду готовить еду, по крайней мере, до тех пор, пока тебе не станет лучше.

Люсьен посмотрел на прикроватный столик. Предписанные лекарства, салфетки, пластиковый контейнер, на случай, если его снова стошнит. Полупустая тарелка с куриным бульоном стояла рядом на подносе. От одного ее вида его замутило. Куриный бульон… Она умеет готовить хоть что-то кроме куриного бульона?

Миллионер повернулся на бок, натянул на плечи одеяло. Ну и зачем мне все деньги мира, если я так болен, что мне они безразличны?

Озноб сменился жаром, с которым пришла жуткая тошнота.

Люсьен схватил контейнер, и его вырвало.

Пульс стучал в висках. Горло саднило, желудок сокращался в спазмах. Он упал на пол, положил голову на руки и начал молиться о том, чтобы боль отступила.

Господи… Ну чего ты от меня хочешь? Благотворительности? Еще одной клиники в странах третьего мира? Просто скажи мне и избавь от страданий.

Собравшись с силами, он заставил себя встать, отчего тут же закружилась голова. Спотыкаясь, пошел в ванную — и остановился, глядя на свои босые ноги.

Пальцы онемели, утратили чувствительность.

— О Боже… что со мной происходит? Лилит! Лилит!

Он поплелся в коридор.

— Лилит!

Ни жены. Ни прислуги. Да куда они все подевались?

Он шел по коридору, с ужасом чувствуя, что онемение поднимается по лодыжкам до колен. Услышав неясный шум, Люсьен замер у двери одной из гостевых комнат.

— Лилит! Лилит… ты здесь?

Люсьен с трудом перешагнул порог

Его жена лежала на огромном водяном матрасе и любовалась своим отражением в потолочном зеркале.

— Лилит, помоги… — Люсьен упал на колени, острая боль в животе стала непереносимой. Онемение поднялось до бедер.

— Позвони Джиллу. Мне нужно в больницу, думаю, что-то с сердцем!