Ольга Онойко - Море имен

Уводит, уводит-ведет… судьба несопротивляющегося ведет, а сопротивляющегося – тащит; есть такая старая поговорка.

Судьба.

Про мужа или жену еще говорят – «это твоя судьба». И про детей. И про родителей… не выбирают родителей, это судьба назначает их, плохих и хороших, и таких, которые могут вернуться через десять лет после смерти.

«Папа!» – Алей почти выкрикнул это в мыслях, но поиск еще не закончился, и он не мог прерывать поток.

…Кто возвращается после смерти? Одна только нежить, зомби да вампиры.

Есть такой жанр – зомби-трэш. Или зомби-апокалипсис. Это когда всюду внезапно как повылезут зомби! И что хочешь, то ты с ними и делай. Есть такие фильмы, есть такие книги, но больше всего про это сделано компьютерных игр.

Компьютерная игра.

Обыкновеннейшее рубилово – найди зомби, убей зомби… или не обыкновенное; возможно, что даже не рубилово; не в этом дело. А в чем?

Захоронения токсичных отходов. Умершая земля под брошенными заводами. Хвостохранилища, которые навязались уму Алея когда-то при поиске Ленькиной собаки Луши: непонятный образ, невесть откуда взявшийся.

И наконец: желтый облупленный знак – предупреждение о радиации. В каждой второй игре ты его увидишь.

Редко ты увидишь его вне игры.

Легкие Алея судорожно втянули воздух. Алей надрывно всхлипнул, выгнулся, становясь на затылок и пятки; пальцы его судорожно комкали плед, сжимались до белизны на костяшках. В глазах темнело. Сердце стучало как бешеное, медленно, с пронзающей болью подкатывая под горло. «Лучше бы я искал из Старицы», – успел еще подумать Алей, потому что там, под зеленящимися кронами и лучистым вечно полуденным небом, видения сшибали с ног, но не обрывали дыхания.

А потом мысли исчезли, и осталась только реальность – тяжелая, вещная, настоящая.

…на деревянном столбе, на одном гвозде держался желтый облупленный знак: предупреждение о радиационной опасности. Мимо столба, лениво вихляя, ползла дорога – не дорога, две параллельные канавы, залитые грязной водой. Дорога рождалась из тумана и уходила в туман. Направо высокая трава ложилась навзничь, как коверный ворс, за полосой травы так же бессильно клонился почерневший забор, а за забором стояла страшная, слепая и гнилая избушка – вроде избушки Бабы-Яги.

Во дворике перед ней Ясень разбирал багажник старой красной «Листвянки», а на трухлявом крыльце перед отцом стоял Иней, маленький мальчик Инька, мертвенно-бледный и такой испуганный, что Алей до крови прикусил губу, силясь подавить душевную боль.

– Папа, – спросил Иней несмело, – а мы зачем здесь?

– Надо, – коротко ответил Ясень.

Он порылся в багажнике и достал какой-то длинный угловатый предмет, завернутый в тряпки.

– Ты совсем замучился, – сказал Ясень, – и я замучился. Так что ночку переночуем, а потом дальше поедем.

Иней с несчастным видом поднял брови.

– Пап, – сказал он, – может, мы не будем в избушке спать? Может, мы в палатке будем опять? Тут страшно…

– Нет, – ответил Ясень печально, – в палатке нельзя. Из палатки мы не уйдем. – И он с натугой повеселел: – Ну ты чего разнюнился, Инька? Мужик ты или нет?

Иней молчал. Он опустил глаза и крепко сжимал зубы: пытался быть мужиком.

«Папа, – почти вслух закричал Алей, – что ты делаешь? Зачем?! Отпусти его! Зачем ты его туда затащил? Он маленький!» Точно услышав старшего сына, Ясень поднял голову, и Алей увидел его мрачные, непроницаемо-черные глаза. Какой-то миг казалось, что отец смотрит прямо на него, видит его, и волна озноба прокатилась по телу Алея, но отец отвел взгляд, и стало понятно – он оглядывает дорогу и дальний лес.

Ясень криво улыбнулся и со стуком захлопнул багажник.

Потом как будто камера сменилась. Только что Алей видел отцовское лицо, раскосые ледяные глаза, а теперь смотрел из-за его плеча. Отец разворачивал тряпки на длинном, глянцевом, угловатом… внутри были еще тряпки, промасленные. И патроны. И еще что-то, по всей видимости, нужное для стрельбы.

– Инька, – ласково сказал он, примеривая винтовку к плечу, – иди внутрь и сиди там, пока не позову. Можешь не смотреть.

Инея как ветром сдуло. Ясень улыбнулся, прицеливаясь в кого-то, кого видел он один – там, далеко в тумане, на границе луга и леса.

Выстрелил.

Алей очнулся.

Он чувствовал себя так, точно попали в него. Казалось, сердце мотается по пустой грудной клетке, с размаху ударяясь о ребра – настолько сильно и больно оно билось. Мысли путались от недостатка воздуха: все время видения Алей не дышал.

– О Господи… – прошептал он, как только смог говорить. – Господи…

«Есть вероятность, – сказала Осень, – что мы живем в лучшем из миров», и меньше всего Алей хотел убедиться в этом при таких обстоятельствах. Сумасшедший отец все-таки затащил бедного Иньку в мир, где нужно держать при себе заряженную винтовку и уметь легко пускать ее в ход.

Алей больше не мог ни о чем думать. Останься у него хоть толика хладнокровия, он, пожалуй, продолжил бы цепочку поиска и закончил ее, поняв несколько важных вещей; но любые важные вещи могли подождать, пока брат был в опасности. До этих пор Алей еще мог думать, что отцу, бывалому и тертому человеку, стоит доверять, что ему можно доверить ребенка. Теперь стало очевидно, что это не так.

«Папа, что с тобой стало? – отчаянно спросил Алей. – Зачем ты это делаешь? Я не знаю, но я тебе не позволю. Играй в свои игры, но без Иньки».

…А ситуация обрисовывалась – хуже не придумаешь. Мир брошенных изб и взведенных курков Алей видел только мельком, в галлюцинации, в полузадушенном состоянии. Он еще сумел бы заставить Эна провесить тоннель именно в этот мир, но ориентировался там не в пример хуже, чем на собственной даче. Сказать по чести, никак не ориентировался и точных координат задать не мог. Это значило, что Эн имел полное право выкинуть его за десяток километров от цели, в лесу или в чистом поле, где люди безоружными не ходят. А демон, по присущей ему злобности, не упустил бы шанса позабавиться…

Но на самом деле было еще проще. Кто-то смотрел на поле из леса – кто-то, в кого отец пустил пулю, то есть заведомо недобрый и хищный. Алей не мог выйти рядом с избушкой, нельзя было возникнуть из небытия на чужих глазах. Нужно было выходить вдалеке и идти к домику через туман, поле, может быть – через лес… это было просто очень опасно.

Алей рывком сел. Голова закружилась, в виски ударила боль. С досадливым стоном он обхватил голову руками и скорчился.

Он не мог ждать. Физически не мог лежать и плевать в потолок, размышляя о вечном, пока Инька оставался в этой чертовой черной избе в диких полях. Нужно было выручать его. Как угодно, но выручать.