Грег Иган - Отчаяние

– Может, в твоих словах и есть правда… – Каким же старым и косным показался я вдруг себе! Если будущее за такими, как Кувале, то с последующими поколениями мне общего языка уже ни за что не найти. Что само по себе, может, не так уж и плохо, только все равно обидно, – Ну а что взамен западного психоложества? Асексуалов и технолиберацию я еще как-то могу понять – но почему антропокосмология? Нужна поддержка из космоса? Ну ударься хотя бы в религию, веруй в загробную жизнь.

– Тебе бы туда, на палубу, к этим убийцам. Раз считаешь, что можешь судить, что истинно, что ложно.

Я уставился в темноту. Слабая полоска света быстро таяла. Похоже, нам тут всю ночь мерзнуть. Мочевой пузырь вот-вот лопнет, но дать ему волю я не решался. Каждый раз, стоит мне только решить, что я наконец примирился со своим телом и со всем, чего можно от него ждать, как из преисподней снова натягивают узду. Ни с чем я не примирился. Лишь мельком бросил взгляд в бездну и теперь мечтал похоронить все, что мне открылось, – пусть бы все шло по-прежнему, будто ничто не менялось.

– Истина, – ответил я, – это то, что помогает выкарабкаться.

– Нет, это журналистский штамп. Истина – то, от чего не убежишь.

Меня разбудил свет факела. Ферментным ножом кто-то кромсал связывающую меня с Кувале полимерную сеть. Холод собачий – наверное, раннее утро. Ослепленный светом, я заморгал, дрожа. Сколько их, разглядеть не удавалось, не говоря уж об оружии, но, пока меня освобождали от пут, я сидел неподвижно – кто их знает, как бы пулю в лоб не заработать.

Меня подцепили к грубому канату и потянули лебедкой в воздух – а трое между тем выбирались из трюма по веревочной лестнице. Кувале оставили в трюме. Я оглядел залитую лунным светом палубу и – насколько хватало глаз – открытый океан. Неужели увозят из Безгосударства? Я похолодел. Если и остался малейший шанс дождаться помощи, то только на острове.

Люк захлопнули, меня опустили, развязали ноги и тычками погнали к каюте на другом конце корабля. Вняв моим мольбам, разрешили остановиться и помочиться за борт. Несколько секунд спустя я был настолько исполнен благодарности, что, попроси кто-нибудь, голыми руками сам бы разделался с Вайолет Мосалой.

В каюте шагу ступить было нельзя от экранов и электроники. Никогда прежде не доводилось мне бывать на рыболовном судне, но такая оснащенность казалась явно чрезмерной – ведь одного-единственного компьютеришки, пожалуй, вполне достаточно для управления средних размеров флотилией.

Меня привязали к стулу посреди каюты. Людей было четверо. Двоих Очевидец опознал: номера три и пять из галереи Кувале. На остальных, двух женщин примерно моего возраста, никаких данных не было. Я заснял лица и внес в файл: номера девятнадцать и двадцать.

– Что это был за шум, некоторое время назад? – спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь, – Я думал, на мель сели.

– Нас пытались таранить, – ответил Третий, – Ты самое интересное пропустил.

Белый у-мужчина с вытатуированными на обоих предплечьях китайскими иероглифами.

– Таранить? Кто?

На этот вопрос он не ответил. Это я перебрал. Он и так уже сказал слишком много.

Пока остальные волокли меня, Двадцатая ждала в каюте. Теперь она взяла инициативу на себя.

– Не знаю, какими байками напичкал вас Кувале. Вот оголтелый фанатик – собирает наши портреты.

Высокая, стройная, чернокожая, говорит с французским акцентом.

– Нет, он сказал, что вы умеренные. Разве вы не слышали?

Она бесхитростно и ошеломленно покачала головой: подслушивать – ниже ее достоинства, ведь это же очевидно! Ее спокойный и уверенный вид выводил меня из себя. Представляю себе, как, ни на секунду не теряя рассудительности, она по любому поводу отдает остальным приказания.

– «Умеренные»… и все же, разумеется, «еретики».

– А как еще, по-вашему, должны называть вас прочие антропокосмологи? – парировал я устало.

– Забудьте о прочих антропокосмологах. Вы должны иметь собственную точку зрения – коль скоро все факты вам известны.

– По-моему, заразив меня своей доморощенной холерой, вы отмели возможность любой мало-мальски доброжелательной точки зрения.

– Это не мы.

– Не вы? А кто же?

– Те же, кто заразил Ясуко Нисиде естественным вирулентным штаммом пневмококка.

По спине у меня пробежал холодок. Даже не знаю, поверил ли я ей, но это совпадало с тем, как описывал(а) экстремистов Кувале.

– Вы снимаете? – спросила Девятнадцатая.

– Нет.

Чистая правда. Хоть лица их я и зафиксировал, но запись прекратил несколько часов назад, еще в трюме.

– Тогда включите запись. Пожалуйста.

Девятнадцатая выглядела и говорила как скандинавка.

Похоже, каждая фракция антропокосмологов по природе своей интернациональна. Циники, утверждающие, будто люди, завязывающие интернациональную дружбу через сеть, ни за что не стали бы общаться в реале, глубоко ошибаются. Все, что для этого нужно, – веская причина.

– Зачем?

– Вы же приехали, чтобы сделать фильм о Вайолет Мосале? Разве вам не хочется рассказать зрителям все? До конца?

– Когда Мосала умрет, – пояснила Двадцатая, – естественно, поднимется гам, и нам придется скрываться. Мы не жаждем попасть в мученики, но не боимся быть узнанными, когда миссия наша будет окончена. Мы не стыдимся того, что делаем. Нам нечего стыдиться. И мы хотим, чтобы кто-то объективный, непредвзятый, достойный доверия поведал миру нашу версию происходящего.

Я не сводил с нее глаз. Казалось, она говорит совершенно искренне – и даже извиняющимся тоном, будто ей неловко просить об одолжении.

Я взглянул на остальных. Третий смотрел на меня с деланым безразличием. Пятый возился с электроникой. Девятнадцатая, непоколебимо солидарная с соратницей, ответила мне твердым взглядом.

– И думать забудьте. Я документальную чернуху не снимаю.

Неплохо вывернулся; не припомни я, выпалив эти слова, допрос Дэниела Каволини – на пару часов хватило бы приподнятого настроения.

– Никто и не ждет от вас, чтобы вы снимали смерть Мосалы, – принялась вежливо растолковывать мне Двадцатая, – Это было бы столь же неразумно, сколь безвкусно. Мы хотим только, чтобы вы могли объяснить вашим зрителям, почему ее смерть была необходима.

Чувство реальности ускользало. Только что в трюме я готовился к пыткам. В подробностях воображал процесс, превращающий человека в подобие жертвы акул.

Но не это.

– Меня не интересует эксклюзивное интервью с убийцами объекта моих съемок, – Я изо всех сил старался, чтобы голос звучал ровно. А ведь, пожалуй, добрая половина воротил ЗРИнет, проведай они, что за слова я сейчас произнес, в жизни бы мне не простили, – Почему бы вам не купить время на ТехноЛалии? Уверен, у их зрителей вы получили бы безоговорочную поддержку – если подчеркнете, что убить Мосалу было необходимо, чтобы предотвратить возможность путешествия в иные вселенные через гиперпространственные туннели.