Борис Акунин - Фантастика

И пожал бывшему (или нет, фиктивному) зятю руку.

— Как? И вы не спросите, что я решил? — сощурился Дарновский.

— Сегодня не спрошу. Ты побудь один, подумай. — Директор Санатория улыбнулся. — Э, э! Ты в меня взглядом-то не впивайся! — Он сдернул с Роберта очки, нацепил на нос. — Ну тебя к черту — зрачки начали уменьшаться.

Помахал на прощание рукой, умчался.

Умный мужик, поглядел ему вслед Дарновский. Сильный. Если б не Анна, охмурил бы меня. Проглотил бы и не поперхнулся.

Поднялся в квартиру, прошелся по комнате.

В шкафу висело белое платье, то самое. Роберт прижался к нему лицом. Ткань пахла Анной.

Она действительно жила здесь, это был не сон. И скоро она будет здесь снова.

Хороший вопрос

Сидел ночью один, не отрываясь смотрел прямую трансляцию по CNN. Думал: все сошли с ума, даже американцы. Как будто других новостей в мире нет.

Главное, ничего не происходит: силуэт Белого Дома вдали, темнота, пару раз небо прочертили трассирующие очереди — и всё. Женщина-комментатор говорит, говорит. Голос тревожный, а сказать особенно нечего, повторяет одно и то же.

И ведь знал уже, чем закончится, а оторваться от экрана не мог.

Музыка предупреждала: готовься. Сейчас произойдет что-то страшное. Жди.

Вот он и дождался.

В какой-то момент саундтрек споткнулся, сбавил звук почти до нуля, и послышалось тихое дыхание.

Анна!

«Я тебя слышу, любимая! — встрепенулся Дарновский. — Говори! Я дома. У нас дома. Как ты себя чувствуешь? Когда ты придешь? Хочешь, я приеду за тобой прямо сейчас!».

«Не нужно, — печально ответила Анна. — Я должна остаться с ним. Прости меня».

Это было до того неожиданно, до того невероятно, что он растерялся.

«С кем? С Дроновым? Ты… ты любишь его, не меня?».

«Я люблю тебя. Очень люблю. Но я не могу его оставить. Без меня он погибнет. Ему нельзя быть одному».

«А мне можно? — Роберт вскочил, взмахнул руками, хоть она и не могла его видеть. — Я тоже жить один не стану!».

«Ты не один. Они о тебе позаботятся, с ними ты будешь под надежной защитой. А он выбрал этих, его путь труднее, и я не могу его бросить».

«Постой, но ведь ты сама подтолкнула меня к такому выбору! Я тоже согласен быть с этими, только бы с тобой!».

«Не сможешь. Прощай, милый. Это наш последний разговор, больше ты меня не услышишь».

«Почему!?»

«Мне будет очень не хватать тебя, но я не смогу говорить с тобой. — Ее голос с каждым мгновением делался всё тише. — Не знаю, почему, но я это чувствую. Нет, знаю. Наверное, потому что это было бы предательством. Прощай. Слушай мелодию, в ней ответ».

И больше он не услышал ни слова. Может, из-за музыки. Проклятый саундтрек зазвучал громче и окончательно заглушил голос Анны.

«Какой ответ? Зачем мне мелодия, если нет тебя? Анна! Анна! Отзовись!».

Лишь когда снизу застучали, Роберт понял, что кричит в голос.

С той секунды, когда Анна умолкла, Дарновский не мог ни сидеть, ни стоять. Его бросало по комнате, он натыкался на стены, бормотал что-то бессвязное.

Находиться в доме, где ее больше никогда не будет, было невыносимо.

Он сам не помнил, как вывалился из подъезда. В руке болтался брелок с ключами от «гольфа».

Правильно! Ехать, куда глаза глядят. Зрение почти восстановилось — во всяком случае, в темноте и через очки видно было почти нормально.

Никогда еще Роберт не гонял по Москве на такой скорости, не соблюдая никаких правил.

Но и Москва такой еще не бывала. Ни одного гаишника на совершенно пустых улицах. Мертвый безлюдный город, лишь жутким голубым сиянием светятся окна. Все свихнулись, никто не спит — смотрят телевизор.

Проносясь по Садовому кольцу, Роберт увидел толпу. Там орали, чем-то размахивали, посреди мостовой пылал троллейбус.

Он объехал сумятицу стороной, ему ни до кого не было дела. Безумная, прерывистая мелодия гнала его вперед, вперед, вперед.

Все вокруг рехнулись. Всеволод Игнатьевич со своими Мигрантами, москвичи, CNN. Даже Анна.

Когда человек вдруг сознает, что он один — нормальный, а все остальные психи, это уже диагноз.

Роберт Лукич, вы чекалдыкнулись на всю крышу. И, возможно, уже давно.

Улица начала расплываться, словно бы подтаивать. Снова атропин, подумал Дарновский, а потом сообразил: это он плачет.

О ком? О чем?

Об Анне? Нет, ее жалеть незачем. Она всегда знает, как поступать. Не женщина, а скала, не сдвинешь.

О себе? Себя не жалко.

О Даре, вот о чем он плакал.

Как ты распорядился своим Даром, кто бы тебе его ни дал — Бог, которого нет, инопланетяне, которых тоже нет, или сотрясение мозговых клеток? Ты мог проникнуть в тайны человеческого сознания и подсознания, стать гениальным психотерапевтом, утешителем страдающих или голосом безгласных, а вместо этого десять лет рылся в навозной куче, выклевывая оттуда жалкие крохи. А может быть, истинным Даром было вовсе не умение копаться в чужих мыслях, а Мелодия?

Словно в подтверждение, саундтрек взорвался еще более неистовым, прямо латиноамериканским ритмом.

Вот и музыка тоже свихнулась — чему она радуется? Психу-одиночке жить на свете незачем. Еще поддать газу, и на первом же крутом повороте всё закончится. Мелодия оборвется, и продолжения не будет.

Что это дорога вдруг потемнела, пропали дома?

Оказывается, безумного водителя вынесло на загородное шоссе — то самое, Рублевское. Выходит, руки не просто крутили баранку, они знали, куда ехать.

Всё складывалось просто отлично. Где всё началось, там и закончится.

Поворот на Колину Гору он пролетел, едва не перевернувшись — два левых колеса оторвались от земли.

Нет, здесь было бы слишком рано.

Еще надо миновать мост, и за ним будет поворот, где на такой скорости точно не вписаться. Еще полминуты, не больше.

Внезапно Роберта осенило. А что если на самом деле он погиб тогда, в автобусе? И всё, бывшее потом, не более чем предсмертная химера, примерещившаяся угасающему сознанию?

— А вот это мы сейчас проверим, — свирепо сказал он вслух и вдавил педаль газа.

Через мост пролетел вихрем. Вывернул руль, хоть и ясно было — сейчас вмажется в деревья на той стороне изгиба дороги.

Но за поворотом были не деревья. Там стояла, упираясь в самое небо, Белая Колонна, наполненная живым светом.

Последняя мысль, уже в самый момент столкновения, была такая: а мелодия-то звучит. Значит, не конец? Продолжение следует?