Николай Бондаренко - Вот Человек !

— Ну как живете, господа?

— Извините, — осклабился Бо, — у нас так не принято.

— А как принято?

— Никак. Господин Карл сам называет, кого нужно. О, у господина Карла прекрасная память!

— Вы часто бываете в музее? — я многозначительно показал пальцем вниз. Бо застыл в напряженном изумлении, и мне пришлось объяснить:

— Там есть необыкновенная чернильница…

— Да-да, — раздались вокруг радостные голоса. — Уникальная вещь! Единственный экземпляр!.. Чудо природы!..

Бо шепотком сказал:

— Мы составляем список на воскресенье. Пойдете?

— Разумеется, — согласился я. Интересно посмотреть, как проходит процесс общения с замурованными душами. — До свидания, господа, — сказал я и зашагал к двери.

— Куда же вы? — донесся голос ошеломленного Бо.

Я остановился и подозвал его пальцем. Бо осторожно подошел, и я с горечью выдал:

— Уму непостижимо! А ведь когда-то вы были человеком!

Бо изменился в лице, попятился; я не стал более докучать и устремился к лестнице. Еще несколько минут — и я в баре.

Бар как бар, ничего особенного, если не считать того, что занимал он небольшое помещение. У буфета длинная стойка с высокими мягкими сиденьями, в крохотном зале — два столика. На витрине, как водится, разноцветный фейерверк фигурных бутылок. Посетителей не было. В тишине огромной сонной мухой жужжал под потолком вентилятор.

Миловидная блондинка вежливо объяснила, что обеды кончились, но можно что-нибудь приготовить. Ждать не хотелось, и я спросил, нет ли сэндвичей. Сэндвичи были.

— Отлично. Заверните… десять штук. — Расчет простой: два съем сейчас, остальные — на вечер и утро.

— Больше ничего? — участливо спросила блондинка.

— Спасибо, пока все.

— Пить не будете?

— Нет. Должен готовиться к завтрашнему дню.

— Что-то важное?

— Да. Приступаю к исполнению своих обязанностей.

— Желаю успехов.

Я поблагодарил приветливую молодую барменшу и с хорошим чувством вышел.

Отыскал выход на улицу, но металлическая дверь была намертво закрыта. Как ее открыть — я не знал.

Вернулся в бар и все рассказал блондинке. Она рассмеялась и объяснила: слева у входа автомат. В него вставляется пропуск, и дверь открывается.

— А как же с улицы?..

— Такой же автомат и там.

Я посетовал на свою недогадливость, и мы расстались.

На улице было тихо, тепло, осенний день клонился к вечеру. Булыжник на узкой мостовой просох, рябил серыми пятнами. Небо все более голубело, жалкие остатки рваных дождевых туч пятились куда-то за крыши домов. Даже небоскребы темнели не так мрачно, возвышаясь над городом неприступными гигантскими скалами.

Мои туфли звонко застучали по булыжнику. Я огляделся: на улочке ни души. Стук каблуков звучал как вызов пустоте и одиночеству…

Кажется, в парке кто-то есть. Это обстоятельство, как ни странно, меня взбодрило, я прибавил шагу и через узкую дверцу в чугунной изгороди вышел на мокрую аллею, под желто-зеленые, кое-где еще густые купы деревьев.

На дальней аллее, сквозь стволы, замечаю пустую скамью. Это то, что сейчас нужно. Присяду, спокойно поем, тогда можно и в особняк. Воздух в парке чистый, витаминный, а в хоромах, что ни говори, кислороду всегда маловато.

Повсюду нашлепаны красные, желтые, ярко-оранжевые листья, и я шел по разноцветной аллее, как какой-нибудь Карл Великий во время торжественного приема заморских гостей. Пробивалось солнце, и дерзко вспыхивали золотые сердца пока еще не побежденных осенью деревьев.

Одна скамейка, незамеченная издали, оказалась занятой. Некто в сером плаще, уткнув локти в колени, читал газету. Скамейка напротив была свободной, на ней-то я и устроился, развернув сверток с сэндвичами.

Приступив к трапезе, я заметил, как заволновался и в то же время пытался скрыть волнение человек на противоположной скамейке. Он был довольно молод, лет двадцати пяти, остроносый и остроскулый от худобы. Его глаза и хотели бы смотреть на меня, но каждый раз смущенно опускались. Не сразу я заметил, что человек смотрит не на меня, а на бутерброды, которые я принялся с аппетитом уплетать. Как я не догадался — он страшно голоден!

— Прошу вас, — обратился я к нему. — Присоединяйтесь! Мне одному не одолеть.

Парень, осмелюсь его так назвать, с радостью принял мое предложение, сел рядом, и мы стали с хрустом перемалывать хлеб с ветчиной.

Вдруг из-за скамьи выскочил мужчина в черном пальто и шляпе, грозно встал перед нами. Лицо его, с неуловимыми чертами, показалось мне знакомым. Не он ли сопровождал меня к господину Карлу?

— Прошу предъявить документы, — потребовал незнакомец.

Да, это он, — убедился я. Именно этот характерный низкий голос корректировал мой путь в карловских подвалах.

Парень, доедая бутерброд, не торопился доставать документы.

— Он со мной, — спокойно сказал я.

— А ты кто такой?

— Ты прекрасно знаешь.

Я извлек пропуск-жетон и показал.

— Но господин Карл… — Незнакомец покосился на парня.

— Господин Карл разрешил.

— Извините.

Черная шляпа шмыгнула за деревья и исчезла. Я рассмеялся, а парень обошел скамью и поднял в пожухлой траве спичечный коробок. Открыл его и приложил палец к губам: ни слова! Крохотным перочинным ножичком ковырнул где-то внутри и вернул коробок на прежнее место.

— Лишим их удовольствия послушать, о чем мы говорили, — сказал парень. — В этой безобидной штучке записывающее устройство.

— Как вы узнали?

— За мной следят давно. Если появляется этакий тип — держи ухо востро. Удивительно не это. Он поверил вам! Вернее — испугался вашего пропуска!

— Еще бы. Это пропуск в резиденцию господина Карла.

— Вот как? И давно у него?

— С завтрашнего дня приступаю к работе.

— Интересно, что за работа.

— Точно не знаю. Должен выполнять, что прикажут. В кабинете телефон, бумага… Однако страху нагнал он порядочно. Глаза бы не видели этого Карла!

— Понимаю, заставляет нужда.

— Нужда? Нет, нужды я не испытываю.

— Тогда — что?

— Не знаю. Буду думать…

Парень заглянул мне в глаза и сказал:

— Конечно, вы не обязаны отвечать на мои вопросы. Нельзя — значит нельзя.

— Я говорю правду: буду думать.

— Если бы вы не были способны делиться хлебом, я бы вам не поверил. Но деваться некуда, — улыбнулся он. — Вы меня покорили. Как вас зовут?

— Свое настоящее имя я не помню. Карл меня называет Чек — сокращенно от слова «человек».

— Что ж, вполне подходящее имя — Человек! Так я и буду вас звать полнозвучно, и без усечений — Человек!