Т Пьянкова - Спиридонова досада
Очухался целовальник только перед рассветом. Первым делом в контору поднялся - глянуть, что там шуршало? И увидел он в углу прожженную дыру, с кошачью голову. Была она просажена столь раскаленной штуковиной, что ее края и закоптиться не успели. А еще стекло в одном из окон оказалось просаженным овальной отдушиной, вроде как просквозило его шаровой молнией.
- Пущай шаровая... - взялся Кострома рассуждать вслух. - А усищи? А глазищи? Нешто привиделось?
Когда же на зов его сердитый в контору поднялся Борода, Спиридон задал ему такой вопрос:
- Кто это вечор посулился мне собачий хвост привесить?
- Ды бог яво знат, - ответил работник, уже наслышанный о вчерашнем голосе.
- Болтают, вижу, по деревне-то? Кто болтает?
- Ды бог яво ведат...
- Знат, ведат... - разорался вдруг Кострома и сам невольно подстроился к дремучему языку работника. - Ни хрена ты не знашь. За каким годы лядом я тя при собе дяржу?
- Не дяржи, - ответил улыбчивый Борода и спросил: - Расчетамся, ли чо ли?
Кострома захлопнул рот, набычился и дальнейшее стал обдумывать про себя. Додумался он до того, что: нет, не шаровая молния навертела в его доме дырок, а побывал в нем, похоже, подговоренный Улыбою Шептуновский сатаненок. Зеленые глаза, усы, умение прожигать продушины, загробный голос - все это пристраивало его догадки близко к правде.
Думается, что любой человек в таком случае постарался бы откреститься от лукавого. Не таким оказался Спиридон. Он умудрился сделать для себя высокородное заключение, что-де сам сатана кинул ему вызов! И предстоит ему теперь тяжкое сражение; Не зря бабка наговаривала ему ладанку - чуяла дело вперед. И потому он должен выйти изо всей этой катавасии победителем! Когда же вызволит он Заряну, черти заберут самого Парфена. И придется красавице понять, кем она, глупая, брезговала...
- Ничего, - успокаивал себя Кострома. - Где победа тяже, там истома слаже.
Сам ли Спиридон себя переплутовал, черт ли его попутал - теперь у кого спросишь? Но заключение такое в нем состоялось. Тем временем он увидел в просаженное окно, что у Парфенова двора собрались мужики - Улыбы среди них не было.
"Ускакал, - встревожился Кострома. - И подсобников дожидаться не стал. Зачем они ему, коли побежал он заметать следы".
Мужики за окном определились, видно, куда кому идти и рассыпались на все стороны.
Кострома же, не найдя во дворе работника, махнул на заботы рукой и заторопился до Шептуновской елани.
Вот бежит Спиридон, скачет - ему бы давно обогнать мужиков, но нет никого впереди. Это не совсем подходяще оказалось для Костромы: вдруг подмога понадобится, кого позовешь? Стал уж он было скакать на одном месте, да тут по ходу мелькнула чья-то спина и услыхалась ему Парфенова песня, в которой поется о беспредельной сибирской тайге.
- Ты смотри, какой гад, а! - зашептал целовальник. - Гуляет! Видимость создает, будто ищет жену. Певец нашелся...
Однако певец не гулял. Хотя и неспешно, а правил он в сторону елани.
- Ладно, - смекнул себе Спиридон. - И я торопиться не стану. Быват и медленней, но ходче...
И вот виляет Кострома по тайге следом за Улыбою, до каждой лесины притыкается, всяким кустиком прикрывается - нету, дескать, меня тут. А сам все бабкину ладанку теребит - вдруг да нечистая сила вывернет!
Трусит, значит.
Надо же! За каким тогда лядом этот заяц копытом бил?!
Боится Кострома, но не отстает. Шепчет чего-то: готовит, видать, дух для битвы, язык для молитвы. А прибыл на место, как несватанная невеста жениха-то нет. За лесину Парфен зашел и как растаял. И Заряны нет. Никого нет. Только трава не по времени сочная поляну укрыла.
Зачем перся сюда Спиридон - и сам стоит не знает. Оно ладно, когда б Шептуны располагались за Парфеновой баней. Тогда бы он чихнул на всю эту затею, прибежал домой и сел бы обедать. А тут? Солнце уже успело в заполдень скатиться. А ведь на дворе не июнь. Не успеешь вернуть и половины пройденного пути - ночь в тайге поймает; сграбастает черными ручищами, до уха припадет и такого страха нашепчет, что до конца дней своих ото всякой тени вздрагивать будешь. Черт бы с ним, со спасением Заряны!
А солнце уже скатилось на колени к закату, зарделось от смущения и сползло на землю. Целовальника ж все держала в кустах нерешительность, словно неразборчивая бабенка, суля ему бог весть какие выгоды. Ну, а когда солнце разметнуло по небу лучистые волосы и вместе с ними кануло в пучину времени, Спиридону волей-неволей пришлось загадать - перебыть у Шептунов до рассвета.
Скоро осенница хмарью затянула небеса, смурь напустила на целовальниково тело таких ли сирот [Напустить на тело сирот - нагнать озноб страха], что не мурашки - тараканы забегали по его спине. Вот когда он понял, что не дома сидит, не денежки считает. Застонал даже, зубами заскрипел.
Тут и захихикала над ним близкая кикимора; лесовик в ладони захлопал, засвистал; ухнул над головою филин, отчего Спиридон маленько сам в пугача не оборотился: выше куста взлетел и вдруг... различил на нем знакомую косынку".
Что-то екнуло у него в животе, вспенилось и взвеселилось, наполнило Кострому уверенностью, что этой самой косынкою и привяжет он до себя увертливое сердце Заряны. Однако ж улику он с собой не забрал, чтобы, при случае, не сказали - спер, мол, да в кармане носил. А, веселясь, спрятал ее под тем же кустиком и, окрыленный надеждою, почти смело побежал домой.
Уж какая дурная отыскалась на небе звезда, что и сквозь осеннюю непогодь высветила перед целовальником обратную дорогу? И хотя она не отказала себе в удовольствии поводить Спиридона по ночной тайге, однако же, упадая в утреннюю зарю, сунула-таки его долгим носом именно в ту тропу, которая выходила на деревню.
Выбрался Кострома из утреннего леса, с гордостью глянул на свой высокий дом, обогнул поскотину и на спесивых ногах направился вдоль улицы.
Он еще издали узрел, что у Улыбина двора ликует праздник. Бабка Хранцузска, слетавшая за чем-то домой, проносясь мимо Спиридона, шумнула ему, что Парфен с мужиками наткнулся на Заряну у Гуслаевской ляги. Молодайка, видать, уже успела обсказать селянам, кто вымучил ее следить за мужем. Оттого-то в народе при появлении Костромы и затихла всякая радость.
Люди ждали, когда целовальник пройдет стороной, чтобы не грешить с ним в такой момент, но тот попер прямиком на толпу. Остановившись против Заряны, спросил усмешливо:
- А скажи-ка, душа-красавица, пошто гологоловой стоишь? Куда это запропастилась твоя линялая косыночка? Не оставила ли ты ее на Шептуновской елани?
Будь Заряна побойчей, она бы, может, придумала чего-нибудь хитрого. Но совестливая, она только скраснела вся, а бабы зароптали, было, на Кострому. Однако тот прикрикнул:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});