Виталий Севастьянов - Фантастика - 1979

— Страшенный зверь. — Ждан наклонился, потрогал неподвижную хищницу. — Оробел я сначала, дух заняло…

А кровь увидел, и храбрость вернулась…

Вышли к ручью, напились воды. Рана горела огнем, я хотел омыть ее, но Ждан не дозволил: разорил шмелиное гнездо, облепил рану тягучим шмелиным медом…

Вышли на огромное моховое болото. Идти стало тяжело: пьянил, дурманил багульник, под ногами проваливался топкий мох…

Посреди болота стоял древний челн, выдолбленный из огромного дерева. Когда-то болото было озером, но заросло, а челн так и остался на месте. В челне выросли деревья, поднялись, будто мачты, листва их шумела, будто тугие паруса…

— Садись, поплывем во Псков, — весело пошутил Ждан.

Перешли болото, нырнули в лес. Рядом захрустели ветки, и прямо перед собой я увидел великана в вывернутой бараньей шубе. Великан сам испугался, встал на четвереньки, на лапах пронесся по выгори.

— Ух ты, медведь! — выдохнул Ждан.

Стемнело. Идти стало страшно. В чаще вскрикивали совы, что-то шуршало и шелестело… Забрались на дерево, прижались к стволу, задремали.

Сквозь сон я услышал, как совсем рядом воют волки, но от усталости не смог даже пошевельнуться.

Очнулся от непонятного шума. Где-то совсем рядом оглушительно ухало. В ужасе я растолкал Ждана…

— Спи себе… — рассердился Ждан. — Бык водяной, птица такая. В воду нос пустит, бускари пускает. Вот и бухает…

Когда идешь по солнцу, волей-неволей забираешь вправо. На третий день мы вышли к узкой реке, заваленной валунами. Это была Пскова. Обрадовались: сбиться с пути было уже нельзя: в устье реки стоял Псков. В деревни заходить было не велено, мы вброд перебрались через Пскову, пошли по лесистому правому берегу.

К Пскову вышли вечером. Сначала показалось, что на холмах раскинулся белый лес: крепостные башни и церкви светлели, будто оснеженные ели, а крепостная стена казалась высоким снежным валом…

Стемнело, и город стал похож на хмурый еловый бор.

Мы прибавили шагу и вскоре оказались около крепостных стен. Били осадные пушки, темноту пробивали огненные снопы вспышек, в поле горели костры, в городе пылали дома.

Возле черных пушек суетились пушкари. Это были шведы.

В страхе мы легли в траву, поползли…

— И все? — тревожно спросила Зина.

— Пока все… Нужно ехать в Псков, идти в древлехранилище, читать старые книги, узнавать…

— И опять уезжаешь… — вздохнула Зина. — Расстаемся и расстаемся… Знаешь, когда нас в неметчину уводили, я была маленькая, но все поняла… Что Родину больше не увижу, что мать не увижу… Наверное, и умереть на так страшно. И все время теперь вспоминаю, как нас уводили. Ладно, поезжай… Ведь ненадолго, вернешься скоро. Хочешь, провожу тебя на станцию?

Уходить не хотелось, я обнял Зину и впервые поцеловал взрослую.

Уехал я ночным поездом, через два часа был в Пскове.

От вокзала до центра быстро дошел пешком.

Стояла белая ночь, над лесом прядями кудели плыл туман, в воде отражались звезды, порой всплескивала крупная рыба.

У меня было любимое место на Пскове, напротив Гремячей башни, там, где в древности реку перегораживали Верхние решетки. Если бы не решетки, враг легко мог бы прорваться в город по воде.

Решеток давно не стало, но Гремячая башня и крутая крепостная стена были такими же, как в давние времена. Я смотрел на грозный силуэт башни и думал о том, что, может быть, когда-то давным-давно на этом же месте сидел молодой псковитянин, который должен был покинуть город, и видел ту же самую стену, ту же дремучую башню. В древности эта башня была овеяна легендами, люди говорили, что и Гремячей она названа из-за того, что по ночам в земле под башней слышался смутный звон…

Неожиданно рассвело, башня словно приблизилась, а стена стала еще выше. Я встал, не торопясь пошел к устью Псковы, к приземистой и хмурой башне Кутекроме, туда, где в средние века стояли Нижние решетки. Открылся Псковский кремль, ярко забелели древние храмы, удивительные псковские звонницы и древние хоромы. Встала заря и окрасила храмы, звонницы и дома в розоватый цвет. В одной из книг я вычитал, что прежде псковские мастера добавляли в побелку розовую краску и весь день город розовел, будто и не гасла заря. С гордостью подумал вдруг, что нигде прошлое не увидишь так ярко, как в Пскове…

Утром открылся музей, и мне разрешили спуститься в древлехранилище. Открыв обитую железом дверь, я из двадцатого шагнул в страшный семнадцатый век.

Псковская летопись оказалась не тяжелым фолиантом, а тонкими и обыкновенными с виду книгами.

Но стоило склониться над ними, как камнями-самоцветами засверкали, заискрились удивительные древние письмена.

«…И августа в 15 день придоша подо Псков к Варламским воротам и сотвориша скверное свое молбище в варганы и в бубны и в трубы, и начата рвы копати под градом… и туры и плетени и дворы ставили и городки малые, а большой город дерновый подале, где сам король стоял… И поставил больше 10 городов около Пскова и мосты два на Великой реки, и твердо обступи град… и многие подкопы подвели, и во всех Бог помиловал…»

Легко и просто очутился я в древнем, осажденном Густавом-Адольфом отважном Пскове.

Ждан родился и жил в Пскове, в крепости он знал каждый закоулок. Отец доверял Ждану, открывал тайны. От Ждана я узнал, что Псков защищен не одними каменными стенами, под крепостью целый подземный город, с погребами, схоронами, тайниками, подземными ходами и вылазами. Если бы враги пробили стены и ворвались в город, они бы еще не победили: воины Пскова ушли бы, и пища, и вода, и порох нашлись бы, и по ночам воины выходили бы из-под земли, без пощады убивали врагов…

Город пережил два несчастья сразу: мор и страшный пожар. Людей в крепости осталось мало, но и они жили в тесноте, после пожара уцелели только отдельные каменные хоромы, все, что могло сгореть, сгорело.

Крепость по-прежнему была невредимой и грозной. Ждан показывал мне башни, рассказывал, которая когда построена.

У Верхних решеток высилась Гремячая башня, та, в которой мы оказались, когда вышли яз подземного хода. Башня стояла на круче и чуть не задевала облака. Ждан сказал, что если в башне лечь на землю и приложить к земле ухо, то можно услышать, либо подземный ручей звенит, либо зарытое золото…

В башне стояли тяжелые медные пушки. Когда начиналась пальба, башню закрывала туча порохового дыма. Ночью пушкари спали рядом с пушками на шершавых тесинах: стелить солому было опасно: одна искорка — и пожар…

С утра около башни началось движение, цепь за цепью подходили вооруженные люди. Ждан обрадовался, сказал, что будет вылазка.