Антон Первушин - Свора Герострата

— Скучаем? — понимающе шепнул он.

Я кивнул, радуясь своей маленькой победе.

— Невыносимо, — тоже шепотом добавил я к своему кивку. — Сам не понимаю, как сюда залетел.

— И я, — хихикнул Венька.

— Со второго часа удеру, — сообщил я и тут же вполне непринужденно предложил Скоблину пойти в «Гангрену», выпить по кружечке пива.

«Гангреной» на жаргоне Политеха именовался в общем-то совершенно ничем не примечательный бар на Тихорецком проспекте, имевший одно несомненное преимущество перед другими барами такого рода — близость местонахождения.

Скоблин согласился. Видно, был предрасположен: в том самом настроении человек, когда хочется новых знакомств, новых бесед за кружечкой холодного пенистого напитка.

По окончании первого часа «пары» Гуздев пообещал всем присутствующим рассказать «забавный» анекдот о преподавателе сопромата, умевшем особым способом поддерживать интерес аудитории к своей лекции. Анекдот этот мы уже слышали, и он казался мне все-таки чрез меры скабрезным: не каждой девушке рискнешь его рассказать, но Марк Васильевич так, судя по всему, не считал, а присутствующие его одобрительным гулом поддержали.

Мы с Венькой ушли в «Гангрену».

В это время дня там было пусто и почти идеально чисто. Мы купили для начала по паре баночек (в наши нищие времена пивные кружки во всех известных мне барах разворовали, и теперь в той же «Гангрене» пиво разливалось в полулитровые банки с крашеным, чтобы и эти не сперли тоже, дном, которые мы называли попросту: «анализными») и уселись в дальнем углу за массивный стол.

Пиво быстро развязало Веньке язык. Я непринужденно подыгрывал ему.

Песня таких, как Скоблин, была мне давно и хорошо известна. Людей с подобными взглядами в наши развеселые времена хоть пруд пруди; различаются они лишь уровнем интеллектуального развития, и некоторые умеют петь эти песни настолько сладкоречиво, что невольно проникаешься и на какое-то время начинаешь видеть мир в сумрачно-багровых тонах.

Все ему было плохо, все ему мешали: Вселенная прогнила, цены замучили, везде — мафия, везде — коррупция, взорвать все к черту, а там — хоть трава не расти. И так далее, в том же похоронно-эсхатологическом духе.

Впрочем, Скоблин интеллектом не отличался, матерился через каждые полслова — вести его в нужном направлении доставляло мне сплошное удовольствие. Я поддакивал, сам рассказал парочку черных анекдотов из своей насыщенной «приключениями» жизни под палящим солнцем «горячих точек», и через час мы уже являлись лучшими друзьями, он пригласил меня на «вечеринку», где будут только «свои ребята», и мы вышли из «Гангрены» чуть ли не в обнимку.

Мне оставалось только как-нибудь побыстрее от него отвязаться и доложить МММ о выполнении первой части плана. Насторожила меня тогда лишь легкость, с какой мне удалось выйти на Свору. Но, как показали последующие события, вступить в Свору Герострата действительно очень легко, проще простого, а вот покинуть ее практически невозможно.

До самого конца. До самой смерти.

Глава шестая

— Молодец, — похвалил меня Мишка. — Быстро ты его. Значит, послезавтра вечером?

— Послезавтра вечером, — подтвердил я.

Мишка помолчал.

Постукивая пальцами по краю столика с телефоном, я терпеливо ждал продолжения.

— Значит, так, — сказал Мишка после паузы и снова замолчал, но теперь ненадолго. — Завтра часа в четыре приезжай ко мне. Нужно обсудить одну проблему.

— Что за «проблему»?

— Не телефонный, понимаешь, разговор. Тут все очень сложно, тонкость одна…

— Инструктаж?

— Вроде того. Ну, в общем, будь, — он положил трубку, оставив меня разочарованно недоумевать и строить предположения почти целые сутки.

Но к четырем часам следующего дня я, как и было сказано, явился к МММ на квартиру.

Теперь, вспоминая тот день, я думаю, что самым правильным для меня было бы после всех этих недомолвок, намеков: «вроде того», «тонкость одна» — послать Мартынова куда подальше и не вспоминать никогда об этом деле. Причем, с точки зрения товарищеской этики мой поступок выглядел бы правильнее некуда: что за разговор с другом, втянутым в опасную и не слишком чистоплотную акцию?

Но тогда я уже не мог действовать иначе, чем было предписано мудреными расчетами честной компании: назвался ведь уже груздем — полезай-полезай…

Мишка жил в Купчино, на Каштановой аллее. И из-за удаленности его дома от центров мировой цивилизации я, как всегда, не рассчитал время и опоздал на четверть часа. Поспешно взлетел по лестнице, перепрыгивая через четыре ступеньки за раз, позвонил. Дверь в тот же самый момент распахнулась, словно хозяин дожидался меня в прихожей.

— Слава богу! — выдохнул Мартынов.

Вид он имел встрепанный: волосы дыбом, щеки красные, в глазах — облегчение и радость.

Он втянул меня в прихожую.

— Опоздал. Виноват, — доложился я.

— А мы уж тут… — он запнулся.

— Ты не один?

— Проходи, проходи.

Он провел меня в гостиную, и там я увидел восседающего на роскошном кожаном диване огромного горделивой осанки незнакомца, посасывающего пустую трубку и в задумчивости разглядывающего Мишкину библиотеку, заполнявшую собой все пространство от стены до стены, от пола до потолка в противоположном конце комнаты. Там было на что полюбоваться: МММ славился не только своей страстью к хорошим историческим книгам, но и умением подбирать любимейшие из них в прекрасных изданиях одну к одной с хорошим переплетом и по сумасшедшей цене.

— Познакомьтесь, — сказал МММ весело. — Это Леонид Васильевич. Наш внештатный консультант.

Внештатный консультант медленно повернул голову и посмотрел мне в глаза. Взгляд у него был внимательный и, как я отметил, совершенно завораживающий. Отвести собственный взгляд от его взгляда сразу же показалось мне делом трудным, если вообще возможным. И только в случае, когда он сам тебе это позволит.

— Здравствуйте, Борис Анатольевич, — вынув изо рта трубку, приветствовал меня внештатный консультант. — Очень приятно мне с вами познакомиться.

— Садись, садись, Боря, — подтолкнул меня МММ как-то очень суетливо, а я удивился: это было совсем на него не похоже. — Сейчас чайку соображу.

Он убежал на кухню.

Я сел, все еще удерживаемый цепким взглядом консультанта. Но тот наконец смилостивился и отвел глаза, снова принялся изучать библиотеку. Я попытался расслабиться, но в подобной компании сделать это было тяжеловато.

Появился Мишка, неся на подносе чашки с горячим ароматным чаем, который он заваривал из разнообразных хитрых трав и рецептом приготовления которого ни с кем, на моей памяти, не делился. Сколько не проси. Установил поднос на журнальный столик, жестом приглашая нас начинать чаепитие. И сам подкатил кресло и уселся в него, поглядывая на нас с Леонидом Васильевичем поочередно.