Семиен Слепынин - Второе пришествие

“Им нужен Бог-каратель, жесткий и мстительный”, — с неудовольствием думал Иисус, читая газеты. Он предпочитал уклоняться от расспросов и встреч с журналистами.

Однако то, что не удавалось корреспондентам таких крупных органов печати, как “Тайме”, “Ди вельт”, легко и просто получалось у Вилли Менка — репортера второразрядной германской газеты. Ему вообще всегда везло на разные загадочные уличные происшествия.

“Счастливчик Вилли”, — так обращались к Менку товарищи по работе, открыто восхищаясь его удачливостью и втайне презирая за ограниченность и невежество. За глаза коллеги по перу называли Менка “коротышка Вилли”, подразумевая сразу два его качества — небольшой рост и недалекий ум. Но именно этому интеллектуальному и физическому коротышке посчастливилось взять интервью у самого Бога.

Интервью состоялось в Гамбурге после посещения Иисусом большой клиники, переполненной больными.

В тот день Иисус буквально опустошил клинику, оставив на какое-то время без работы обслуживающий персонал.

Наиболее сильное впечатление произвели манипуляции гостя в хирургическом отделении. Страшные раны — следы производственных травм и автомобильных катастроф — исчезали как по волшебству. Ампутированные конечности вмиг оказывались на месте.

Бог Провел в клинике около двух часов — больше, чем в любом другом месте. Он знал, что за это время радио, телевидение и печать разнесут весть о его новых чудесах по всей стране.

Иисус вышел на гранитные ступени парадного входа с надеждой увидеть ликующую толпу.

Толпу он действительно увидел. Но толпу зевак, молча взиравших на Бога. Правда, попадались граждане, чаще всего пожилые и совсем старые, которые крестились и беззвучно шевелили губами, очевидно, шепотом читая молитвы и вознося хвалу Господу. У самых ступеней Бог обнаружил довольно большую кучку верующих. Они стояли на коленях и отвешивали земные поклоны.

Но разве это успех? Где всеобщее коленопреклонение и радостные возгласы “Осанна!”?

— Разрешите, господин Иисус… Разрешите.

Иисус вздрогнул, заметив неведомо откуда возникшего круглого, сдобного человечка в лакированных туфлях, настолько подвижного, что трудно было разглядеть его лицо. Человечек, щелкая затвором фотоаппарата и живо перебирая ногами, оказывался то справа, то слева, и туфли его сверкали, как молнии.

— Разрешите представиться. Вилли Менк.

Человечек остановился и показал Богу репортерское удостоверение.

Только сейчас Иисус рассмотрел бездумное, сытое и розовенькое лицо человека. На его круглой голове, которую наверняка не посещала ни одна значительная мысль, сквозь реденький цыплячий пушок проглядывала благополучная розовенькая лысина.

“Поросенок”, — подумал Иисус без обычной к таким людям неприязни. Напротив, захотелось как-то пригреть, приласкать это жалкое, бездуховное существо.

— Интервью? — ободряюще улыбнулся Бог. — Ну что лее, сын мой, задавайте вопросы.

Некоторых объяснений, рассудил Бог, все равно не избежать. И лучше дать их поверхностно образованному, бойкому репортеру, чем ученым вроде Саврасова. А таких ученых, уверенных в рационалистической познаваемости Бога и его чудес, немало и в западноевропейских странах. Дай им только волю, — усмехнулся Иисус.

— Почему вы боитесь ученых?

Иисус поморщился. Репортер будто читал его мысли. К тому же Бога обидело нелепое словечко “боитесь”.

— Их я не боюсь, — глухо ответил он. — Эти люди фанатически убеждены в том, что природный мир, который они изучают, есть единственный мир. Им не понять надприродное происхождение моих чудес.

— А правду говорят, что вы добрый и что чудеса ваши несут только благо?

И снова Бога покоробило неуместное словечко — “добрый”.

— А вам непременно нужен злой Бог, Бог-палач? — проговорил Иисус, уже досадуя на себя за то, что согласился дать интервью. — Вы имеете в виду Страшный суд? Но я пришел не с карающим мечом.

— А с чем?

Простоватый вопрос Менка поставил Иисуса в тупик. Четкой программы своего прихода он не имел. Раньше ему казалось, что одно лишь пришествие Бога в мир, погрязший в мещанском благополучии и меркантилизме, послужит трубным сигналом к духовному возрождению человечества и к какому-то радостному, небесному обновлению. Ничего подобного не случилось. И даже верующие, к которым Иисус почему-то все больше терял уважение, ждали совсем другого — избавления от своих личных бед, а вовсе не Страшного суда.

Толпа затихла, ожидая ответа.

И Бог заговорил. Иисус развивал взгляды, которые основательно пересмотрел потом, во второй период своей мессианской деятельности, когда принципы первого пришествия нашел сомнительными. Но сейчас он начал с того, что люди прошлых веков жили в несравненно худших материальных условиях. Но у них было великое преимущество — жизнь души, нашедшая выражение в неумирающих произведениях искусства. Ибо они верили в душу, верили в божественный мир, земным воплощением которого был Иисус Христос первого пришествия.

— А что такое душа человека, каждого из вас? Это и есть бытие духа, бытие Бога в вещественном мире. И вот вы убиваете в себе Бога, топчете его ногами в погоне за наживой, за материальным благополучием и комфортом. Истинно говорю вам: вы живете не жизнью души, то есть поклоняетесь не Богу, а дьяволу. Дьявол вещей цепко держит вас в своих лапах.

— Материалистическая наука… — произнес Иисус, саркастически искривив губы. — Она отняла у вас веру. А что дала взамен веры, взамен самого Бога? Холодильники, атомные бомбы и электронные кастрюльки. И вы довольны?

— Нет, — продолжал Иисус, — Бог не против науки. Ни в коем случае. Познание мира физического наряду с верой в мир метафизический, трансцендентный, послужит на пользу людям. Наука в союзе с религией возродит Бога в душе каждого человека и будет способна творить чудеса.

— Не думайте также, что я призываю вас к аскетизму и технической отсталости. Но надо знать меру. Вы же, погрузившись в трясину сытости и комфорта, незаметно для себя отучаетесь чувствовать и мыслить. Иначе говоря — вы теряете образ и подобие Божие, превращаетесь в бездумное сытое, сексуально возбужденное стадо, которое пасется электронной техникой.

Далее Иисус говорил еще более хлестко, не стесняясь в выражениях. Он был доволен своей речью. Получалось что-то вроде вдохновенной проповеди — то гневной и бичующей, то ярко призывной.

Толпа, казалось, благоговейно внимала. Но вот справа кто-то громко чихнул, и тут лее рядом послышался хохоток.

Слегка задетый Иисус споткнулся на полуслове и замолк. Вокруг него все так лее вертелся и бесшумно порхал с кинокамерой в руках полненький репортер. Иисус был почти уверен, что тот ничего не вынес из его проповеди.