Владимир Михановский - Тобор Первый (авторская версия)

– Я вот хотел спросить у вас, Аким Ксенофонтович… – произнес Невзглядов.

– Да, Костя? – подбодрил Петрашевский.

– По каким законам возникают воспоминания?

– Воспоминания?

– Вот, например, один человек рассказывает о чем-то, вспоминает прошлое. Или пережитое. А второй слушает его – и вспоминает свое…

– Вы имеете в виду цепочки ассоциаций?

– Вот-вот, – обрадовался альпинист. – Есть какая-то закономерная связь между двумя такими воспоминаниями?

– Видимо, какая-то корреляция должна быть, – сказал задумчиво Аким Ксенофонтович. – А знаете, батенька, это могла бы быть тема важного научного исследования, – добавил он и черкнул строчку в раскрытом блокноте.

– Когда вы рассказывали о последней Мировой войне, о битве на Волге, – продолжал Невзглядов, – я сразу вспомнил город, в котором родился и живу.

– А где вы живете?

– В Магистральном.

– Давно собираюсь побывать в Магистральном, да вот не выберусь никак. Вот сдадим Тобора в серию – и нагрянем к вам с Иваном Васильевичем.

Суровцев услышал свое имя и кивнул, не отрываясь от калькулятора, хотя, быть может, и не расслышал толком, о чем идет речь.

– Примете? – спросил Петрашевский.

– По первому разряду! – оживился Невзглядов. – У нас есть что посмотреть. Например, подлинную технику, которой пользовались строители Байкало-Амурской магистрали: самосвалы, экскаваторы, вертолеты. И еще у нас есть рубленые избы, даже палатки, в которых строители жили поначалу…

К их разговору начали прислушиваться. Пока испытание шло гладко, люди получили возможность на несколько минут расслабиться.

– Вы, наверно, всю магистраль знаете, Константин Дмитриевич? – вступил в беседу Коновницын.

– Как свои пять пальцев. Я пешком прошел ее несколько раз из конца в конец.

– А какое место на магистрали самое интересное? – спросил неразговорчивый усач.

Трудно сказать… – задумался Невзглядов. – У нас там нет каждый город имеет свое лицо: Пурикан, Силип, Штурм. Вся магистраль – живая история.

– Да, вернемся к началу нашего разговора, Костя, – сказал Петрашевский. – Какое отношение имеет ваш город к битве на Волге? Война ведь не докатывалась до Магистрального.

– Во время Отечественной войны этого города вообще-то на свете не было, – подтвердил альпинист.

– Вот видите.

– И все-таки мой город самым прямым образом связан с Волгоградом! – продолжал Невзглядов. – Тут ассоциация прослеживается четкая. Эти два города связывают… рельсы.

– Рельсы?

– Да, обычные стальные полосы, которыми пользовались транспортники до появления машин на воздушной подушке.

– Разве эти два места в то время были связаны рельсами? – удивился Петрашевский. – А я-то полагал, что достаточно знаю двадцатый век.

– Нет, было иначе, Аким Ксенофонтович. У нас в Музее БАМа хранятся рельсы. На них можно заметить следы пуль, осколков и пламени…

– Что же это за рельсы?

– О, это рельсы не простые… Это самые первые рельсы, которые уложили в тело магистрали. Ее начали строить задолго до вражеского нашествия. Ну, а потом грянула война. Великая Отечественная… В битве на Волге решалась участь страны, судьбы всего мира. Нашим саперам рельсы срочно понадобились, чтобы навести переправу через Волгу, взамен разбомбленной. Рельсы сняли с магистрали и отправили их на Волгу… Через много лет после войны рельсы разыскали и вернули на берега Амура. Это был первый экспонат музея, посвященного Байкало-Амурской магистрали, – закончил Невзглядов.

Тобор преодолел Лабиринт. Сегодняшний цикл предполагал еще два испытания.

Перед Тобором выросла конструкция неизвестного ему назначения. Белковому предстояло исследовать ее. Не исключено ведь, что и такого рода задачи придется решать ему в экспедиции на Бета – Лиры…

Теперь роль Тобора на время сменилась. Он перестал быть связным между группой космонавтов, попавших в беду, и материнским кораблем, который должен прислать помощь. Белковый стал разведчиком-испытателем новой планеты…

Металлические плоскости, пластиковые закругления поблескивали в лучах прожекторов. Конструция поражала не столько размерами, сколько сложностью и необычностью.

Тобор произвел фотосъемку объекта с нескольких точек, затем сделал наружные замеры, взял пробу на радиацию, после чего открыл массивный люк и бесстрашно двинулся внутрь.

Вскоре на боковом экране начали выскакивать символы и цифры, которыми сыпал Тобор, приступивший к исследованию внутреннего строения объекта.

Монтажеры, сидевшие в зале, только кивали удовлетворенно, сверяя информацию робота со своими данными.

Вскоре Тобор решил общую задачу, определив, что установка предназначена для синтеза ядер тяжелых элементов.

– Двести штрафных очков долой! – воскликнул Суровцев.

Погасли прожекторы, растаяла вдали оставленная Тобором установка. На дальнем полигоне сгустились сумерки. И вскоре далеко перед белковым, там, на самом краю условного мира, сурового и странного, заполыхали малиновые зарницы.

– Вечерняя заря? – спросил Невзглядов, невольно заражаясь общим волнением.

– Отблески лавы, – отвечал Суровцев.

Да, предстояло последнее испытание, венчающее сегодняшний цикл…

Тобор поднимался в гору, которая вновь напомнила Ивану холмы Греции.

Как только ни старались Суровцев и его коллеги-воспитатели белковых систем раскрыть секрет прыжка древних атлетов! Они собирали о древних Олимпиадах всю информацию, какую только удавалось отыскать, и просеивали ее сквозь сито ЭВМ, в надежде, что хоть какие-то нужные им крупицы осядут в ячейках логических схем. Каких только предположений не строилось по поводу фантастических этих прыжков!

Были и такие в ИСС, кто попросту сомневался в достоверности древней надписи, выбитой на мраморной плите. Таких, правда, были единицы. Потому что до этого бывало уже не раз: археологи обнаруживали на территории, где проходили античные Олимпиады, очередную плиту, надпись на которой казалась немыслимой, а потом оказывалось, что она отвечает фактам с документальной точностью…

Ну, а с Фаиллом как же обстоит дело?!

Доведенный до отчаяния неудачными попытками расшифровать секрет его прыжка, Суровцев однажды ночь напролет пробродил в долине Алфея. Ему казалось: исчез мост протяженностью в несколько тысячелетий, отделяющий его от античного мира. Вокруг звучали голоса атлетов и гостей, которые со всех концов Эллады съезжались на очередную Олимпиаду. Остановить бы одного из них да расспросить хорошенько!.. Но он невидим и бесплотен, он – только тень из безумно далекого от них грядущего.

Вот Иван неспеша приближается к длинному двухэтажному зданию, перед которым выстроился целый лес колонн. Пересчитывает – их сто тридцать поеемь. Память фиксирует мельчайшие детали, и каждая – выпукла, зрима, рельефна.