Александр Карнишин - Когда все кончилось

Или вот еще было такое страшное оружие сдерживания. То есть, оно же было оружием самого первого удара. Во всех крупных странах в наставлениях и в планах, укрытых за толстыми стенками стальных сейфов говорилось о том, что ударивший первым побеждает. Это вам не войны старой истории, когда нападает один, а побеждает ни с того ни с сего совсем другой. Когда как в шахматы… Тут все было проще: залп, красиво поднимающиеся в зенит, а потом склоняющиеся к западу и востоку ракеты, недолгое ожидание — и все. Нет какой-то очень недружественной страны. А то и целого континента. Вот только такие же ракеты могли быть у противоположной стороны. И в ответ на твой залп следовал сразу запуск ракет оттуда. Ну, а дальше, собственно, начиналась рулетка жизни и смерти: сколько боеголовок отстреляют умелые противоракетчики, сколько собьются с пути направленными помехами, сколько просто не взорвутся, потому что срок им уже пришел, сколько все же дойдет до цели и бабахнет, да какой мощности…

В общем, не начинали войну только потому, что рассчитанные математиками потери своей стороны в результате ответного удара противника превышали допустимые значения. Допустимые — это когда после войны есть еще кому восстанавливать экономику, рожать детей и делать свою страну главной в мире. Ведь цель войны — именно в этом.

Вот и было оружие первого удара — оно же оружие сдерживания. А кто его не имел, тот дико завидовал и всяко кучковался вокруг тех, кто имел.

Сдерживали.

Сдерживались…

Пока горючего хватало.

Пока не выплеснулся наружу перекипевший котел Африки.

Пока вместо противостояния Восток-Запад не выстроилась линия обороны Север-Юг.

А чем можно испугать совершенно дикого человека, чья семья и так умирает от голода или жажды или от болезней? Атомной бомбой? Ха! Атомная бобма — сказки. Атомная бомба — легенды. Кто помнит, как они взрываются? Это просто пугают нас… А если и не пугают, так получится праведная смерть — в бою, да в пламени.

— Воротнички подшить, так вашу и перетак и три раза этак! Мы тут не партизаны какие-нибудь, по лесам от народа шугающиеся, а регулярная, так вашу, армия! — слышен рык сержанта.

Сержант хороший. Сержанты — они все хорошие. Вот только меняются они часто. Потому что как только бой — вот и нет сержанта.

— Идиоты молодые, — это он уже тише, добрее. — Вы хоть понимаете, что не для красоты подшивка? Это же от фурункулезов ваших постоянных. От грязи.

— Ничо-о-о, — смеется кто-то из молодых сибиряков. — У нас вот медведь, говорят, раз в год моется, так его все боятся. И нас будут бояться…

— Не будут, боец! Не будут. Нас уже боятся. Потому что мы — армия!

— Так точно!

Сегодняшний марш вывел на околицу давно сожженного села. Трубы печные еще стоят — это признак, что село, скорее всего, было «наше». Когда находим «не наше» — там обычно торчат тонкие, огнем свитые разно и согнутые стальные газовые трубы, да еще водопроводные. Хотя, что тут наше, что — нет, давно никто не может разобраться.

— Слушай, Иван Петрович, а ты мирное время помнишь еще?

— Это, смотря как рассуждать. С одной стороны, вроде и мир был, помню, а с другой — все время воевали. Если не мы и не с нами, то все равно где-то была война. Или террор — тоже ведь война, если вдуматься.

— Но вот такого же не было?

— Такого? Такого не было. Да кто же мог подумать о таком? Знаешь, сколько у нас на складах лежало стрелкового оружия? В двадцать раз больше мобилизационной потребности! В двадцать раз! Это все равно, что каждому в армии по двадцать автоматов.

— Н-да… Вот бы нам сейчас тот автомат…

— А этим? Врагам нашим — тоже автомат? А потом — нам бы снарядов и пушек, нам бы самолетов и бомб, патронов нам, да взрывчатки… Нет, дорогой ты мой боевой товарищ. Всем — поровну. Теперь у нас только так.

В фантастических романах часто поминали специальный отдел, занимающийся поиском вмешательства инопланетного разума в наши земные дела. Рано или поздно героические ребята таких внеземных внедренцев находили и либо уничтожали всех насмерть, либо изгоняли с планеты в далекий космос, а земляне продолжали свои игры.

Правда, ученые говорили между собой, что, мол, если до нас все же долетят космические корабли, то каков же, выходит, их уровень развития, тех, кто прилетит? И кто мы для них тогда, получается? Для гипотетических космонавтов, прилетевших с другого края галактики? Чем мы им интересны можем быть? И приходили некоторые к выводу — ничем. То есть, даже если и прилетели они уже, то смотрят, как исследователь на муравьиную мельтешню в большом муравейнике. Смотрят и нам не показываются. Вернее, мы их просто не видим, не можем даже ощутить, а они, может, давно уже тут.

Да кто же тех ученых слушает?

А потом мир вдруг кончился.

Можно долго спорить и пытаться доказывать, кто тогда первый нажал кнопку. Тут даже сам повод не интересен. Потому что оружие, оно чтобы стрелять. Не может ружье висеть вечно на заднике сцены и не выстрелить, в конце концов. Для чего делали тысячи стратегических ракет? Для первого удара? Вот и пошли ракеты из шахт. Полетели ракеты с пилонов из-под крыльев стратегических бомбардировщиков, рванулись им навстречу такие же — с другой стороны.

Кто-то из понимающих процесс застрелился, кто-то повесился в туалете, как в старых кино. Ждать полчаса и больше, пока долетит неминуемая жестокая и страшная смерть — это тяжело. Это не для каждого. Да еще если знаешь, что это не твоя смерть летит, а всеобщая. Страшная смерть для всего мира.

Войска уже поднимаются по тревоге. Бегут солдаты на плац, стучат подковами сапог, возвращаются по команде за оружием и боеприпасами. Боевая — не учебная! Взлетают по красной ракете самолеты. Космические станции начинают вести круглосуточное наблюдение за передвижением противника.

Полчаса… Или все же целый час? Это был последний час, крайний, когда третья мировая уже началась, но еще не был убит ни один вражеский солдат.

А потом ракеты долетели. И не взорвались. Ни одна ракета, ни одна бомба — не взорвались. И остановились двигатели атомных подводных лодок. Танковые дизели замолкли. Самолеты попадали с неба, как запущенные неловкой рукой камни. Ослепли космические станции. Последний раз мигнули компьютеры, а потом погасли все лампы во всем мире.

— А-а-а, суки! — кричал генерал, щелкая раз за разом курком пистолета, прижатого к виску. — Гады, твари!

Порох не горел. Взрывчатка не взрывалась. Ток не проходил по проводникам. Видно, исследователь, тот самый, что давно наблюдал за нами, решил, что объект исследования подлежит охране. И охранил, запретив и изъяв из употребления практически все оружие, убивающее издали и массово.