Эрнест Маринин - Воспрещается

– Что ж, потрудимся, перевоплотимся, хоть крыша над головой будет и какая-никакая жратва…

– Ой, зелень! В жмуриков мы там перевоплотимся! Сквозить надо, иначе нам деревянный кокон светит. Там же рудники, через месяц хитин растрескается – и хана!

– Ну, ты уж совсем страхи нагоняешь… Может, и не отправят нас на рудники, не такое уж преступление…

– Дяденька… Личиночка неграмотная! Сейчас ведь Неслыханное Свершение! Сейчас всех на рудники… Да и то – народу в стране за пять миллиардов перевалило, жрать нечего. А с этим Неслыханным Свершением живо лишних ртов поубавится. Паханы говорят, уже шесть миллионов на рудниках полегло, а сколько по деревням от руды гниет – тех вообще никто не считал.

– Вот так тяжко?

– Святое Солнце, с места мне не сойти, если вру!

– Ладно… Ночью сквозим. Убедил ты меня, Вик.

– Ой, пали тебя Солнце, да ты откуда имя мое узнал, дяденька? А говорил – не тихарь.

– Ну, малыш, не горячись… Какой из меня тихарь, неужто не видишь? Я, скажу тебе по секрету, немножко волшебник.

– А по-моему, дурак ты, а не волшебник. Не понимаешь ничего. Или приезжий? Слушай, а может, ты шпион кромяковский?

– Так уж сразу шпион… Что приезжий – это правда. Потому и не понимаю ничего. Ты бы порассказывал мне.

– А что, дяденька?

– Ну… скажем, кто такой Великий Впередсмотрящий.

– Ой, ты и этого не знаешь! Его зовут трудящийся Ган. Он великий революционер. Он прогнал захватчиков и богачей. Он Единственный Верный Наследник революционного учения.

– А что, есть и неверные?

– А то как же! Кромяки! Они предали революционную идею. И продались богачам.

– Слушай, а ты откуда все это знаешь?

– А мы иногда газеты продаем – для виду.

– Так… Но почему же это – была революция, захватчиков и богачей прогнали, а жизнь у вас вон какая…

– Это временные трудности. Нас окружают богачи и предатели революционной идеи. Мы должны отдать все силы, чтобы быть готовыми победить врагов. Мы должны ковать Солнечное Оружие.

– А может, лучше отдать все силы, чтобы накормить народ?

– Великие идеи Впередсмотрящего Гана помогут нам осуществить Неслыханные Свершения. Не щадя сил… Дяденька, а у тебя пожевать ничего нету?

– Нет, сынок… Потерпи. Ночью у своих будешь.

Глухим вечером, когда из начальства один дежурный остался – заперся в канцелярии, дрыхнет, – конвойные в караулку баб притащили, ужином, для задержанных приготовленным, самогонку закусили, песен попели; за полночь угомонились. Камера спала хрипучим голодным сном. Вик посапывал, лежа на боку, подобрав под себя все руки-ноги…

Багер связался с базой. Дежурила Тайнбридж, по прозвищу Милая Сюзанна. Багер, воспитанный старомодно, ее недолюбливал. Он доложил строго по форме, пообещал вернуться по расписанию и прервал связь. Посидел минут двадцать, тщательно прослушивая участок. Везде было тихо, все спали, кроме караульного в коридоре. Того мучила изжога и мрачные, наверно, не без основания, мысли о жене. Так, в коридор нельзя. С трех сторон – другие камеры. Оставалось вверх. По крайней мере, нет риска выйти из подпространства в уже занятом месте…

Ян снял пальто, завернул в него спящего мальчика, усилил поле и сделал переход на сто метров вверх. Ударил под крылья колючий ветер, крутанул, завертел… Багер, с трудом удерживая равновесие, спланировал подальше от участка, но приземлился неудачно – на освещенном перекрестке. Пробежал за угол, остановился в тени, развернул мальчишку.

Тот не спал – глядел сияющими глазами, бормотал:

– Дяденька, ты же и вправду волшебник! Ух, как мы летели!

– Понравилось?

– Еще бы! А это святое чудо или колдовство?

– Нет, малыш. Это – умение. Любого научить можно.

– Ну! Меня научишь?

– А не боишься? Грех ведь…

– Тю, грех… Нашел чем пугать! Вот статья, правда, есть, даже говорить про это нельзя… Но ты все равно научи!

– А зачем?

– Это было… Не знаю, как сказать, в жизни еще такого не чувствовал, даже не дышал! И потом, удобно ведь…

– Стоп. Удобно – это уже дело десятое. Важно, что оно было вот такое… Ладно, научу, только потом, а сейчас пойдем скорее…

Вик, путаясь в длинном пальто, едва поспевал за Багером, который шел все быстрее, прислушиваясь к тихим шагам позади. Вот они замерли, залязгал телефон, голос забормотал едва слышно. Ян стремительно уходил, но шаги послышались снова, не отставали, а потом из переулка донесся топот многих ног, клацанье затворов…

– Не успели… Стой, Вик!

Они вжались в темный угол у подъезда, и Багер быстро начал рассказывать мальчику, как летать; не переставая говорить, он включил пси-блок.

Лязганье когтей по булыжнику все громче, все ближе. Вот вырвались журцы из переулка, растерянно заметались – куда девались эти… кто эти?… А Солнце их знает, ну, которых взять надо…

Ян подтолкнул мальчишку:

– Лети, Вик!

Малыш неуверенно шагнул, расправил крылья – у него они еще не атрофировались, нормальные, полной длины, а сам легонький… Взмахнул раз-другой, пробуя, сильно оттолкнулся ногами – и полетел! Загремели выстрелы, но Ян мешал целиться, не дал ни одной пуле попасть в Вика, воришку, золотого пацана, самого лучшего мальчишку на всей планете…

А потом вышел навстречу орущим, размахивающим пистолетами, трясущимся со страху офицейским. Бросились толпой – и замерли. Вдруг полыхнуло пламя ярче Солнца, ослепило…

А когда глаза привыкли, не было уже никого, только лежали на обледенелом булыжнике громадные узорчатые крылья…

Как всегда, переход прошел мгновенно, и перед глазами у Багера поплыла Земля. Как прекрасна она, родная планета, как прекрасна!.. Он поймал маяк Службы, проверился. От Современности его отделяло восемь веков. Снова принцип неопределенности: на пути туда развремение составило всего шестьсот двадцать лет… Маяк тянул свою чарующую песню, Багер автоматически совершал необходимые манипуляции органами управления, и мысленно подводил итог работы.

«Итак, Воздействие совершено. На планете гримблей появился летающий мальчик, и теперь жуки узнают, что это возможно. А они ведь, в конечном счете, люди, пусть даже насекомые. А люди делают все, что им доступно, натура такая, и даже многое сверх того, нужно лишь, чтобы они верили. Должен подействовать летающий мальчик! Должен возродить в гримблях веру в осуществимость перемен – а это ведь основа социальной активности, а без нее не построить подлинную Демократию…

Господи, как поет маяк! Волшебство…

Летающий мальчик – это сильный удар по окаменелости мышления. Старый жрец знал свое дело! Один нарушенный запрет – это крах самой идеи абсолютности запретов, законов, обычаев, это признание возможности проверки их человеческим разумом и чувствами, а если проверки – то и отмены. Могут быть отменены законы знатности, святости, почитания – Солнца, Духа, правителя, чего угодно, даже собственности…