Илья Артемьев - Уддияна, или Путь искусства

Стена как будто того и ждала. Она толкала меня все сильнее и сильнее, пока я не побежал. Не было ничего прекраснее этого бега. Всегда я был очень далек от спорта, ненавидел тяжести, но особенно терпеть не мог бег. После первой сотни метров обычно сдавала «дыхалка», барахлило сердце, ныли ноги. Нынешнее мое ощущение было просто фантастическим. Я как будто не чувствовал ни легких, ни ног — одно лишь движение, быстрое, плавное и прекрасное, как полет по сне. Вдоволь набегавшись, я вернулся к Халиду.

— Понравилось? — похоже, он был очень доволен.

— Еще как, — ликуя ответил я и подробно расписал все ощущения.

— Еще раз тебе говорю: не увлекайся! Любое новое ощущение твое тело воспринимает с телячьим восторгом. Запомни раз и навсегда: все, что мы делаем, — просто инструменты. Их нужно иметь про запас и использовать по мере надобности. Когда ты привыкнешь правильно ходить, то просто перестанешь обращать на это внимание. Кстати, бегать как полоумный совсем не обязательно. Учись контролировать приходящую к тебе силу, использовать ее дозированно. Иначе она поработит тебя, свяжет экстравагантными ощущениями, и ты станешь простым наркоманом. Силой надо управлять.

Некоторое время мы сидели молча. Наконец, я нарушил молчание:

— Халид, расскажи мне о силе. Это похоже на то, о чем писал Кастанеда?

— Опять ты за свое. Если хочешь знать мое мнение, никаких сил вне нас просто не существует. Все эти духи, демоны, домовые, другая шелупонь — только способы описания, метафоры. Они простые, потому что доступные. В них легко верить, особенно если сознание запугано, интуиция спит, а изменяться никак не хочется.

Сила — в тебе, в твоих клетках. Большинство из них спит мертвым сном.

— Интересно знать, почему?

— Потому, что никто ими не интересуется. Ну скажи: зачем тебе в твоей жизни передвигаться с помощью ветра или метать нож?

Я оторопел. Действительно, эти вещи были красивыми игрушками, не более того.

— Это новый опыт, — наконец проговорил я.

— Для тебя этот опыт — просто развлечение. Никакой практической ценности, зато какой простор амбициям! Никто из твоих друзей не умеет так бегать, а ты умеешь.

Никто из них не переживал таких состояний, которые переживал ты. Самое время начать думать, что ты отличаешься от других, что ты — не такой как все, а лучше и сильнее. Раньше этот обман удавался с помощью интеллекта, начитанности, теперь — с помощью мистики.

— Но ты ставишь меня в тупик, постоянно противоречишь себе!

— А как же! Даже думать не смей, что у меня есть какая-то система, которой я хочу научить тебя. Искусство — это полное отсутствие системы, отсутствие правил. Мир таков, каков он есть, в нем нет постоянно действующих законов. Ты хочешь его упорядочить и занять достойное место, чтобы избегать одних опасностей и справляться с другими. Твой мир — это мир твоих убогих возможностей. А они, между прочим, не имеют никакого значения.

— Ничего не понимаю, — я замотал головой.

— Хороший ответ — всегда бы так. Если не понимаешь — говори прямо и не жди объяснений. Просто признайся себе и миру, признайся со смирением и с достоинством. А достоинство в тебе, кстати, и не ночевало.

— Почему это? — возмутился я.

— Да потому. Не умеешь проигрывать, не умеешь сдаваться. Не умеешь говорить правду.

— Да не хочу я проигрывать!

— Вот именно, не хочешь. Потому что боишься. Боишься признаться себе, что ты слабый. Затем и громоздишь вокруг себя сплошные амбиции. Но все они тоже какие-то жалкие, неуверенные в себе. Постоянно хочешь выглядеть лучше, чем ты есть, постоянно себе что-то доказываешь.

— И что с этим можно поделать?

— Дурацкий вопрос. Ты же не машина — тут подрихтуем, тут сменим карбюратор, глядишь — снова как ни в чем ни бывало. Твой деланный прагматизм меня искренне забавляет. Ничего не надо делать! Надо быть — быть тем, что ты есть. Спокойно, без понтов. И ждать, пока твои клетки вспомнят о своем предназначении и проснутся.

ГЛАВА 5. ГИПЕРРЕАЛЬНОСТЬ

С некоторых пор я начал регулярные тренировки. Разумеется, ни о каком ноже речи не было; мы отрабатывали правильное передвижение и «врастание». Удивительно, однако я научился ходить очень легко и периодически пренебрегал троллейбусом.

Состояние во время ходьбы было замечательным: я как будто не чувствовал тела, не управлял им — оно двигалось само по себе. Не зря Халид обращал мое внимание на позвоночник — он словно ожил, стал гибким, но самое главное — я заметил движение энергии. Поток волнообразно шел от корней волос к кобчику.

«Врастание» тоже дало свои плоды. Тело чувствовало себя гораздо здоровее, исчезли обычные простуды, прекратилась давно мучившая меня изжога. Я практиковал «врастание» каждый вечер по часу-полтора; на это время я словно выпадал из окружающего мира, погружаясь в чувство «корней». Периодически Халид интересовался моими результатами.

— «Врастание» — это сердце всех практик, — как-то сказал он. — Люди болтаются по миру, как мусор, их носит туда-сюда, они лишены центра, основы.

Отсюда болезни, отсюда душевные драмы, самоубийства. Дело здесь не в упражнении — просто эта форма подходит тебе. Главное — чувство корней, чувство глубины.

На самом деле, корни идут не в землю — ты умный, наверняка и сам догадался. Они идут вовнутрь, в тебя. Их притягивает твой центр, точка, вокруг которой собирается человеческое существо.

— Точка сборки? — помянул я Кастанеду.

— Называй как хочешь. Главное в том, что центр — это место, недосягаемое ни для ума, ни для чувств. По сути, там вообще ничего нет и делать там нечего.

Однако всякое действие или мысль должны начинаться именно там, а не на периферии. Вне центра — суета, шум, бесполезная трата сил.

— По-твоему, «корни» нужно пускать в центр?

— Что-то вроде. Скажу одно: ум сделать этого не в состоянии. Корни сами найдут дорогу, надо только указать им верное направление. И не торопить.

После этого разговора прошло больше двух недель, но никакого центра я не достиг.

Было приятное чувство внутренней глубины, покой, расслабленность — но не более того. Как назло, Халид куда-то уехал, и поделиться было не с кем.

Однажды, когда шел сильный ливень, я решил отложить обычное «врастание» на улице и попробовать то же самое в полусне. Я лег, расслабился и, почувстовав приятную истому, решил сильно не напрягаться. Корни росли сами по себе куда хотели, а я блаженно засыпал.

Казалось, я спал всего несколько мгновений. За окном стояло яркое утреннее солнце. Неужели ночь прошла так быстро? Я встал и подошел к окну. Пейзаж насторожил меня. Не было привычных деревьев, достававших как раз до моего четвертого этажа. Перед глазами расстилалось синее небо и бесконечные цветущие сады. Что за черт? Выглянув наружу, я в ужасе отшатнулся: подо мной было не меньше десяти этажей. Где я? Комната не изменила очертаний, все предметы были на своих местах. В коридоре играла набившая оскомину музыка, но выходить туда не хотелось.