Олег Авраменко - Адепт Источника

Тщательно изучив заклятие, я установил, что оно основательно "увязло", вторгнувшись глубоко в подсознание, в область инстинктов и безусловных реакций. Да, Эриксон потрудился на славу, отваживая от Дейрдры парней. Не скажу, что я осуждал его за это; нет, только не за ЭТО - но за ним водились другие грехи, и он не уйдет от возмездия.

Еще я обнаружил, что кто-то уже пытался снять заклятие, но потерпел полное фиаско. Бранвена, догадался я. Вот видишь, дорогуша, искусство и мощь - две большие разницы; в такой тонкой и деликатной сфере как человеческий организм главное мастерство, а не голая сила. Но все равно я благодарен тебе за попытку, пусть она и не увенчалась успехом.

Также я мысленно поблагодарил мою тетю Помону из Сумерек, которая обучала меня премудростям медицины. Снятие заговора и устранение его последствий оказалось довольно хлопотным делом. Я провозился более получаса и под конец даже взмок от напряжения - зато теперь Дейрдра была свободна от чар и могла рожать мне сыновей и дочек. Я был счастлив как ребенок.

Дейрдра продолжала спать, безмятежно улыбаясь во сне. Ее лицо было так прекрасно, так трогательно-невинно, что у меня раз за разом перехватывало дыхание. Мысли о Диане больше не беспокоили меня - в присутствии Дейрдры это было невозможно. Она и только она способна излечить меня от боли и тоски по утраченной любви, только с ней я обрету покой и счастье...

Я смотрел на Дейрдру и никак не мог заставить себя уйти не попрощавшись. Я терпеть не могу душераздирающих сцен расставания, но это было выше моих сил - покинуть ее, не унося на своих губах вкус ее губ, не согретый теплотой и лаской ее тела... Я торопливо скинул с себя одежду и забрался под одеяло. Еще не проснувшись окончательно, Дейрдра инстинктивно прильнула ко мне и ответила нежностью на мою страсть.

Потом мы лежали рядом. Время от времени я целовал ее в губы и с грустью думал о неизбежной разлуке и предстоящей мне дальней дороге.

- Любимая, - сказал я. - Помнишь, ты просила, чтобы я при любых обстоятельствах оставался все тем же милым и хорошим парнем.

- А что?

- Я такой же, как прежде, Дейрдра. И всегда буду таким.

Ее глаза широко раскрылись.

- Ты... Ты вспомнил?

- Да, я все вспомнил. И я люблю тебя.

Дейрдра крепче прижалась ко мне. Я зарылся лицом в ее густых душистых волосах.

- Расскажи о себе, - попросила она. - Кто ты, откуда.

Я поведал ей о Царстве Света и о Солнечном Граде, о Рассветных мирах, которыми правит наш Дом, о мирах молодых, неспокойных, бурлящих жизнью, переполненных энергией. Я рассказал о Стране Вечных Сумерек, родине моей матери, которую любил больше отчего Дома, о мире, где постоянно царит осень, где огромное красное солнце неподвижно висит над горизонтом, одевая в багрянец облака в дневной части неба, о молчаливых оранжевых рощах, где я любил бродить в одиночестве, о величественном и прекрасном городе Олимпе, находящемся на вершине одноименной горы, о дедовом Замке-на-Закате, громадном и немного мрачноватом, о самом деде Янусе, который уже давно потерял счет прожитым векам и пережитым женам и исчислял свое потомство сотнями душ...

- А тебе сколько лет? - спросила Дейрдра.

Я ждал этого вопроса, и ответ на него был у меня готов. Я сказал чистую правду:

- Я еще очень молод. Когда меня угораздило попасть в эту переделку, мне лишь недавно исполнилось тридцать четыре стандартных года, хотя по собственному времени мне было лет на пять-шесть больше.

- Значит, сейчас тебе около шестидесяти?

- Да. Но точно сказать не могу, потому что время - весьма относительное понятие. Кое-кто из Властелинов постоянно носит при себе специальный таймер, но я всегда считал это излишним. Какой прок от того, что будешь знать, сколько точно оттикали твои биологические часы.

- Да уж, - горько вздохнула Дейрдра. - Тебе незачем это знать. Пять или шесть лет - какая разница для тебя, бессмертного. Ты вечно будешь молодым, а я... В твои годы я превращусь в старую развалину.

Я рассмеялся и перевернулся на спину, сжимая ее в своих объятиях.

- Ошибаешься, малышка! - радостно сообщил я. - Ты навсегда останешься такой же юной и прекрасной, как сейчас. Клянусь Митрой и Зевсом-Юпитером!

3

Я снова шел вдоль спокойного ручья, ступая по густой оранжевой траве. Справа от меня начинался лес, слева, в дневной части неба, затянутой облаками, горело зарево вечного заката; между сизо-багряными тучами пробивался свет огромного красного солнца. Ветер, дувший с дневной стороны, принес с собой жару и духоту, моросил теплый дождь. Градусах в тридцати-сорока справа от направления в день над самым горизонтом клубились тяжелые свинцовые тучи, с каждой минутой поднимаясь все выше и выше, застилая бледно-голубое небо темным покровом. Приближалась гроза с горячим ливнем - характерное, но весьма редкое явление в спокойных, уравновешенных Сумеречных мирах. Я очень любил грозы в Сумерках и горячие ливни, когда с неба низвергались потоки воды при температуре свыше пятидесяти градусов по Цельсию, однако сейчас это казалось мне дурным предзнаменованием.

Сам не знаю, зачем я пришел в этот дикий, необитаемый мир, где много лет назад мы с Дианой прятались от посторонних глаз, чтобы сполна насладиться нашим горьким счастьем, где была обитель нашей любви, где мы могли побыть наедине друг с другом, не боясь, что нас потревожат... Боже, как давно это было!

Что я ожидал здесь увидеть после двадцати семи лет отсутствия? Пустынную, заросшую густой травой поляну без каких-либо следов нашего пребывания на ней? Сохранившийся в целости, но заброшенный и обветшавший шатер? Разбросанные вокруг клочья красного и голубого шелка, разодранные подушки и одеяла, побитые бабочками ковры, испорченные сыростью книги?.. Трудно сказать. Я просто шел знакомой дорогой, глядя себе под ноги, и предавался воспоминаниям.

Когда деревья передо мной расступились, я робко поднял взгляд и тут же замер, не веря своим глазам. Посреди широкой прогалины, там, где некогда был шатер Дианы, теперь стоял опрятный двухэтажный дом из красного кирпича, повернутый фасадом ко мне. Не будь я погружен в собственные мысли, я бы давно заметил его остроконечную черепичную крышу, возвышавшуюся над кронами деревьев.

Мое секундное замешательство сменилось праведным негодованием. Какое кощунство! Кто посмел осквернить своим присутствием это святое место? Чей извращенный ум отважился на такое вопиющее оскорбление светлой памяти Дианы?

Вскипая от ярости, я громко выругался и бегом бросился к дому с твердым намерением проучить святотатца. Златошерстные зверушки с длинными пушистыми хвостами и кисточкообразными ушами, те самые, которых любила Диана, испуганно шипели на меня из густой травы.